Жёны Шанго

– Он украл её у меня, – мрачно сообщила Нана Буруку. – А поскольку думать головой Эшу не привык, то решил, что опеле – это игрушка. И отдал её Ошун! И скажи мне спасибо, девочка моя, что я не говорю, где и когда это случилось!

Ошун пренебрежительно фыркнула, но в глазах её мелькнуло смятение. Нана заметила это, издевательски усмехнулась.

– Впрочем, где тебе знать о дорогах Ифа… Я, а не ты выполнила его волю много лет назад! Я, а не ты позвала мать Алайя из священного города Иле-Ифе и повела к побережью! Я вложила в её ори откровение Ифа! Я хранила их с дочерью на всём пути! Мать Алайя выполнила свой долг и ушла спокойной! А твоя дочь продолжила предначертанный путь! Я привела к ней Мбасу, и у них родился сын! Сын, о котором Ифа сказал… – Нана Буруку вдруг умолкла на полуслове. Тихо засмеялась, глядя в ошеломлённое лицо Ошун.

– А ведь моя опеле сказала всё понятней некуда! И последняя дура догадалась бы о том, что… Впрочем, думать ты, девочка, не умела никогда. Потрудись напомнить, что открыл тебе тогда Ифа?

– С удовольствием! – гневно крикнула Ошун. – Дорога длиною в семь лет подходит к концу! Шанго и Ошун воссоединятся в день большого дождя, и Ошосси укажет воинам путь! В этот день начнётся путь сына Шанго, которых спасёт столько жизней, что много лет люди будут помнить его звезду! Десять лет среди врагов учат мудрости! Выросший среди гиен познаёт их повадки… и что-то ещё про слёзы матери и возвращение к прежним, когда не прежний сам! Но это же ничего не значит! – Ошун указала на Мбасу и Алайя, которые напряжённо слушали спор ориша. – Моя дочь и её муж – сын Шанго – соединились сегодня в день большого дождя! И Ошосси указал им дорогу! Пророчество Ифа сбылось! И я не понимаю, почему Мбасу и Алайя должны были умереть!

– Конечно, не понимаешь, безмозглое создание! – в сердцах бросила Нана Буруку. – Их жизни уже ничего не значат! Их предназначение выполнено! Люди смертны, и какая разница – днём раньше или днём позже их души отправятся к эгунам? Огун! Сделай милость, объясни им всё. Полагаю, тебе они поверят скорей.

Ошун, скрестив руки на груди, развернулась к Огуну. В глазах её блестели слёзы.

– С каких это пор ты слушаешься Нана, Огун? Давно ли она указывает тебе, как поступать? Что происходит?!

– Ошун, – помолчав, сказал Огун негромким, очень спокойным голосом. – Ты сделала ошибку. Большую ошибку. Пророчество Ифа не касалось этих детей, – он простёр свою огромную руку в сторону Мбасу и его жены. – Оно говорило об их ребёнке.

– Зумби?.. – одними губами прошептала Алайя, машинально притягивая к себе сына. – Мой Зумби?

– Да, дочь моя. – В голосе Огуна звучало сожаление. – Ифа сказал, что в этот день начнётся дорога воина – сына Шанго. Но десять лет ему придётся провести среди врагов и познать повадки этих гиен. Ошун, ты ничего не поняла. Мбасу и его жена останутся живы и уйдут сегодня отсюда вместе – раз уж ты устроила это. Но их сын останется здесь. Среди чужих. И слёзы матери ничего не значат.

Мбасу ничего не сказал, но лицо его стало серым. Алайя, зажав обеими руками рот, чтобы не оскорбить своими воплями ориша, бессильно прислонилась к плечу мужа. Из её зажмуренных глаз побежали слёзы. Ошун, подойдя, порывисто обняла её.

– Зачем? – спросил Мбасу. Было видно, что ему очень страшно, но он сделал шаг вперёд и оказался прямо перед Огуном. – Зачем ты отбираешь у нас сына? Почему я должен отдать его… гиенам?!

– Ты не дослушал, Мбасу, сын Шанго. – Огун смотрел на него в упор. – Открой свою ори пророчеству Ифа и поверь, что и сам я бессилен перед его волей. Ибо Ифа – это судьба. Её можно прочесть, но её нельзя изменить. Твой сын вернётся к тебе десять лет спустя. Сегодня, в день, когда он смог защитить свою мать и стал мужчиной, начался его путь воина. Десять лет он проведёт среди врагов. Он будет говорить на их языке. Он будет служить им. Он узнает о них всё, что нужно знать воину о тех, кто стоит на пути его племени. И в положенный час он вернётся к вам. И тысячи людей киломбуш признают его вождём, и он пройдёт путь вождя, даруя людям свободу и месть! Имя Зумби Дос Пальмарис много лет будет поднимать людей на войну и борьбу! И его отец Шанго всегда будет с ним на его пути! И его мать Ошун будет хранить его сердце!

Чёрный мальчик, весь измазанный в грязи и крови, смотрел большими глазами в бесстрастное лицо ориша. За его спиной глухо рыдала мать. Молчал отец. Толпа людей, зачарованная словами Огуна, стояла неподвижно. Дождь барабанил по плечам воинов, по телам убитых надсмотрщиков, по лужам крови, расплывшимся среди жидкой глины.

– Мой сын… – Алайя подняла искажённое страданием лицо к Огуну. – Мой сын… погибнет?

– Люди смертны, женщина, – почти ласково ответил ей Огун. – И твой сын умрёт в своё время. Но ты ещё встретишься с ним. И он будет с тобой до конца ваших с ним дней. Ведь это так, Ошун? Так, Нана Буруку?

Ошун улыбнулась. Нана коротко кивнула.

– Ты обещаешь? Ты обещаешь мне это, Нана Буруку? – задыхаясь, спросила Алайя. Лицо Нана тронула чуть заметная усмешка.

– Кто я такая, дочь моя, чтобы спорить с Ифа?