Жёны Шанго

У Алайя потемнело в глазах, когда она разглядела перекинутую через балку веранды верёвку с петлёй. Она видела, как была завязана эта петля. Зумби умрёт не сразу. Он будет корчиться в петле полчаса, страдая от боли и удушья. И воля Алайя рухнула.

– Дон Луис! – завопила она, падая вниз лицом прямо в мокрые сапоги хозяина. – Суньте меня в эту петлю, поднимите в ней меня, МЕНЯ! Я прокляла сеньора Иисуса, я отказалась от него! Я ведьма, еретичка, язычница! Но мой сын невинен, он ребёнок, просто ребёнок! Отпустите его, и я вытерплю всё! Всё!!!

Луис пнул её ногой. Алайя отлетела к стене. А Фелипе весело посоветовал:

– Помолчи, сука, помолчи. И посмотри!

Усмехаясь, он поднял мальчика и принялся накидывать петлю ему на шею. Это было нелегко: в свои шесть лет Зумби отличался большой силой, и удержать его было тяжело даже Фелипе.

– Вот дьявол, надо было его связать… – проворчал Фелипе – и вдруг взвыл. В руку мулата выше локтя впился его собственный нож, который Зумби неведомо как умудрился вытащить из-за пояса надсмотрщика. Мгновенно вырвавшись и отбросив петлю, Зумби со всех ног кинулся к матери.

– Беги! Беги! – хрипло вскричала Алайя. Но Зумби остался стоять рядом, оскалившись, как дикая обезьяна, и отведя нож в сторону для удара. По запаху мать чувствовала его страх.

Фелипе, издевательски улыбаясь, уже приближался к ним. Его рукав отяжелел от крови, но мулат, казалось, не замечал этого.

– Беги, Зумби!

– Нет!

– Ты спасёшься, беги в лес!

– Без тебя – нет… – Зумби заслонил собою связанную мать и, глядя прямо в узкие, жестокие глаза надсмотрщика, позвал:

– Шанго! Као кабьесиле, Шанго, аго!!!

Страшный удар грома рассёк небо. Дом затрясся. По залившей двор воде пошла зыбь. Фелипе перестал улыбаться. Выругавшись, остановился. Луис невольно перекрестился, поднял глаза… и преисподняя обрушилась в его душу.

Тучи пронзило узким, как испанский стилет, солнечным лучом. Сразу несколько радуг зажглось над джунглями. И в потоках дождя, в сиянии солнца, в раскатах грома над лесом вырос демон – огромный и чёрный, как исчадие ада. Его рот был широко открыт, белые зубы сверкали: демон хохотал. Синие искры, шипя, бегали по его чёрной коже. Красно-белая накидка полоскалась на ветру. Громадное мачете сияло в высоко поднятой руке, отражая ветвистые молнии.

– Шанго… – прошептал Фелипе, падая ничком и простираясь на влажных, затоптанных досках пола, – Шанго… Као…

Он не успел договорить. Чудовищное порождение сатаны подняло руку с растопыренными пальцами – и с его ладони сорвался сине-белый слепящий шар. Шар пронёсся по водуху, как падучая звезда, – и ударил в Фелипе. Раздался треск, запахло горелым мясом. Зумби отпрыгнул. Алайя с воплем повалилась на бок. Она не могла даже отползти. В её чёрных, широко открытых, полных слёз глазах вспыхивали молнии.

Ещё один огненный сгусток ударил в сарай – и мгновенно зажёг его. Двое надсмотрщиков рухнули в грязь. Зумби помчался через двор, скинул засов с двери. Рабы выходили на двор, щурились от дневного света, столбенели при виде гигантской фигуры, загородившей полнеба, – и падали ниц прямо в воду, бормоча молитвы. А над фазендой уже раздавался весёлый смех: это Эшу в своём чёрно-красном одеянии вскочил во двор и, наградив перепуганных надсмотрщиков парой пинков, сбил замки со второго сарая.

Из леса послышались грозные боевые крики. Воины Мбасу ворвались на фазенду, и Ошун неслась вместе с ними в своих жёлтых одеждах, с развевающимися, как крылья, волосами. Охотник Ошосси провожал их взглядом, одиноко стоя у кромки джунглей и подставив хлещущим струям ливня хмурое лицо. Его грудь покрывали запёкшиеся ссадины и царапины, оставленные птицами. Плечо ещё кровоточило. Постояв с минуту, Ошосси повернулся и безмолвно исчез в глубине зарослей.

«Мадонна, Пресвятая дева, Христа породившая, на тебя всё упование моё…» – непослушными губами шептал Луис. Демоны, проклятые демоны, призванные чёрной ведьмой, спустились на его фазенду. Рабы бежали к ним из хижин и из дома, падали на колени в грязную воду, вскидывали руки в нелепых жестах, пели дьявольские кантиги… С десяток надсмотрщиков уже лежали с разбитыми головами посреди двора. Кто-то разрезал верёвку на локтях Мечи, и Луис видел, как она, крепко держа за руку сына, мчится через двор, спотыкаясь, скользя и падая. Огромный негр поймал их обоих в объятия её уже у ворот. Луис сразу же узнал его.

– Будь ты проклят… – прошептал он, сдёргивая со стены ружьё. – Будь ты проклят, Жу… Я знал, что ты вернёшься!

Чья-то рука крепко схватила оружие за ствол. Луис резко повернулся, готовый выстрелить в любого, – и увидел старую Долорес.

– Не губите себя, сеньор, – спокойно, словно не было никакого столпотворения вокруг, сказала она. – Вы же понимаете, что они убьют вас. Их слишком много, и их святые с ними.