Жёны Шанго

Там, на огромной бабушкиной кровати, сплетясь в плотный клубок, как парочка опоссумов, спали Ошосси и его местре. Эва с изумлением убедилась, что храп пиратского боцмана принадлежал Йанса. Ошосси же чуть слышно посапывал, уткнувшись в коричневое, блестящее плечо мулатки, и рука его крепко сжимала жгут косичек подруги, словно он боялся, что ночью та ускользнёт. Тихо рассмеявшись, Эва отошла. Что ж… И здесь всё спокойно.

Кухня была заполнена солнечным светом и писком колибри, которых не отпугивал от пластиковой поилки на подоконнике даже стук молотка в руках Шанго. Тот стоял у окна, держа в губах десяток гвоздей, и прибивал на место оконную раму, которую придерживал Эшу. Старый комод с отломанной дверцей уже стоял на своём месте. Из окон были вынуты и аккуратно сложены в фанерный ящик все осколки. Тяжеленная плита и холодильник с огромной вмятиной на боку были отодвинуты к стене, а стол, под которым вчера Эва пряталась от гнева Шанго, был кое-как застелен рваной клеёнкой.

– Там столешница треснула пополам, – пояснил Эшу. – Надо бы на эпоксид посадить, так его нету! Пусть пока хоть так… чтобы Огун не увидал. А ещё ведь окна вставлять! Сейчас Йанса проснётся – возьму её тачку, съезжу в Санту-Амару…

Эва подумала, что нет никакого смысла прятать разломанный стол, если все до одного окна выбиты. Шанго, видимо, подумал то же самое, потому что, поймав взгляд сестры, лишь смущённо пожал огромными плечами и, вытащив изо рта очередной гвоздь, одним ударом вогнал его в раму. Эва подумала, что хорошо бы всё-таки сварить для всех кофе, и потихоньку отошла к пластиковой коробке, куда было свалено то, что осталось от бабушкиной посуды. Довольно быстро ей удалось выудить из-под осколков тарелок и чашек старую медную джезву с продавленным боком, которую так любила Оба. Нашёлся и огромный металлический кофейник, а также чудом уцелевшие кружки из толстой керамики – все шесть штук, и лишь у двух были отбиты ручки. Банку с кофейными зёрнами и две кастрюли – с акараже и шоколадным печеньем – привезла вчера Оба. Повеселев, Эва подумала, что хотя бы накормить завтраком братьев ей удастся.

– Боже, ну зачем же так стучать с самого утра-а… – послышался вдруг недовольный голос. Тут же раздался грохот: Шанго уронил молоток. Эва, холодея, обернулась.

В дверях кухни, в столбе солнечного света, стояла Ошун. Видимо, накануне она уснула прямо в платье: оно было чудовищно измятым и перепачканным зеленью и грязью. Волосы, высохшие за ночь, стояли вокруг головы буйным спутанным нимбом. Припухшие губы сонно улыбались. Лукаво светились глаза из-под полуопущенных ресниц. Ошун была прекрасна. Запрокинув руки за голову, она потянулась всем телом, изогнувшись и выставив вперёд грудь. Эва услышала, как судорожно сглотнул в двух шагах от неё Эшу.

Шанго выплюнул в ладонь гвозди. Не глядя положил их на подоконник. Сделал шаг – и навис над Ошун, как гора над молодым деревцем. Эва видела его чёрный, грубо выбитый профиль с выдвинутой вперёд челюстью и жёстко сжатыми губами. Тяжёлая, наэлектризованная опасность пошла от Шанго ударной волной, сразу заполнив маленькую кухню. Глядя на Ошун, он угрожающе заворчал. По спине Эвы пробежала струйка пота.

«Он же убьёт… просто убьёт её!»

Перехватив панический взгляд Эшу, Эва поняла, что брат думает о том же. Закричать? Позвать Огуна, Ошосси? Но они не успеют… Самой повиснуть на плечах у Шанго? Перед мысленным взором Эвы немедленно возник образ мыши-малютки, вскакивающей на спину ягуара…

Ошун запрокинула голову, посмотрев прямо в глаза мужа. Её лицо было абсолютно безмятежным. Медленно, обеими руками встряхнув волосы, Ошун откинула вьющуюся охапку за спину. Широко и нежно улыбнулась – и солнце, отразившись в улыбке ориша любви, рассыпало по стене искристые зайчики.

Шанго моргнул. В глазах его появилась растерянность.

– Шлюха… – неуверенно сказал он. Ошун лишь улыбнулась ещё шире и повела плечом. Шанго шумно вздохнул. Мотнул большой головой, словно стряхивая наваждение. Из последних сил насупился – но Ошун уже протянула к нему руки и тихо рассмеялась. И Шанго сгрёб её в охапку, – тоненькую и лёгкую, как ветку молодого дерева. И от его протяжного, страстного рычания зазвенели осколки посуды в ящике. Ошун ахнула, застонала, запрокидывая голову. И Эва поняла, что нужно как можно скорее убраться из кухни.

Что они с Эшу и сделали. И ещё несколько минут Эва сидела на полу в коридоре рядом с братом и шёпотом убеждала его вести себя потише – а Эшу хохотал, повалившись ей на плечо и приговаривая:

– Шлюха… Твою ж мать… Да она с ним что хочешь делает! Шанго… Кто бы мог подумать, а? До чего хитра эта потаскушка…

Двойной храп на верхнем этаже продолжал сотрясать потолки. В солнечном луче, пересекавшем коридор, плясали пылинки. И Эва только подумала о том, что, по крайней мере, наверху все спокойно спят, – как из кухни раздался страшный грохот, ругань Шанго и пронзительный визг Ошун.

– Боже! – Эва вскочила, неловко оттолкнув Эшу. – Шанго её всё-таки треснул! Бежим скорей, может, ещё успеем… Да что ты сидишь?!