Жить вопреки (СИ)

— Ты дал ему имя? — почему-то шокировано спросила Змеевица.

— Ну да, он не называл своего… Ну, и я…

— Значит, он тобой очень дорожит, — уверенно, со знанием дела, ответила ему дракониха. — Нам имена дают родители. А Фурия — сирота, и своего он не помнил. Ну, или отказался от него, отрёкся. Он признал тебя своей семьёй. Своей стаей.

Мысль о том, что Беззубик настолько ему доверял, настолько ценил своего названного брата… Да, теперь точно брата. Если верить Змеевице, то его друг позволил ему то, что не позволял тем, кого знал многие годы. Но к Иккингу никто и никогда так не относился в деревне, с такой теплотой, с такой добротой…

Оборванная связь — а болела в груди именно она — вновь заныла тупой болью.

И снова в глазах защипало.

Горе утраты вновь захлестнуло юношу… нет, сейчас — потерянного и одинокого мальчишку, с головой.

Иккинг упал на колени и спрятал лицо в руках, не показывая гостье своих слёз. Почему-то только сейчас он почувствовал себя по-настоящему в безопасности, но столь же по-настоящему одиноким — никто, совершенно никто не мог прийти ему на помощь, утешить его, подсказать, как жить дальше… Так больно ему не было даже в миг Последнего Прощания с другом.

Но возможность хотя бы доверить своё горе ещё кому-то грела сердце.

Теперь было не так страшно.

Теперь он только желал обнять Змеевицу, уткнуться в её чешуйчатую, шершавую, тёплую шею. Дракониха, отчего-то смутившись, села рядом с юношей, прижалась к нему, укрыла крылом, словно обняла маленького, неразумного ребёнка.

Она утешала.

Чужого детёныша.

Вот оно — главное отличие людей и драконов. Для дракона не было чужих детей.

Не было чужого горя.

— Почему ты плачешь, детёныш?

— Если судить по твоей логике, то я лишился своей стаи, — через силу прошептал Иккинг, пытаясь преодолеть вновь вставший в горле комок.

— Неужели Фурия погиб?

Чужой шок и неверие обожгли нервы. И сразу такая сбивающая волна сострадания окатила его, столько искреннего сожаления… Словно бы сестра плакала по погибшему брату. Или мать по не вернувшемуся из боя сыну — он часто видел таких вмиг постаревших, но всё ещё не до конца поверивших в произошедшее горе женщин.

— Он защитил меня, — с горькой, болезненной гордостью за друга сказал юноша.

Действительно защитил.

Отвлёк на себя внимание, перевёл гнев викингов на себя, делая всё, чтобы «дикие, злобные люди» не обидели его друга, не навредили ему.

У Иккинга никогда не было старшего брата. Говорят, Валка, мать Иккинга, была беременна, но первенца своего потеряла. Причины этого несчастья остались в тайне, и никто никогда не говорил с ним на эту тему. Но известно только одно — первый, так и не появившийся на свет ребёнок, погиб не от драконьих когтей и клыков, а от людской, не знающей пощады стали. Потому же родители изначально дико боялись за него, за Иккинга, родившегося раньше срока.

Разве что Сморкала мог ещё хоть как-то быть назван братом, но он был не настолько и старше, да и был только троюродным. С его стороны никогда не было проявлено родственных чувств, он с презрением и насмешкой относился к Иккингу, подначивая на подобное отношение к нему и остальных ребят. Хотя юноша всегда радовался успехам Сморкалы, как и остальных своих соплеменников.

Но так к Иккингу никто не относился. Даже не снисходительно-покровительственно, а… Он не знал, как это назвать.

За считанные недели Беззубик открыл ему больше, чем люди за пятнадцать лет.

Он отдал свою свободу, свои знания, свои тайны и даже свою жизнь… А взамен Иккинг не мог дать ничего, кроме собственной преданности и великой благодарности…

— Тебе больно… — это был даже не вопрос, это было утверждение. — Не печалься, отпусти его. Беззубик уже предстал перед Небесными Странниками и продолжил свой Путь в новом своём воплощении. Возможно, вы ещё встретитесь. По крайней мере, За Чертой вы точно найдёте друг друга.

Да, Иккинг помнил, как рушился его мир, когда Беззубик рассказывал о вере драконов. О Небесных Странниках. От мысли о том, что ни Одина, ни Тора, ни Локи, ни Хель, ни самого Асгарда не существовало, ему становилось как-то пусто внутри.

Всё, во что он искренне верил, оказалось ложью.

Заблуждением.

Конечно, он знал о том, что южане верят в других богов, а многие люди с Большой Земли и вовсе в одного Бога. Но это были только разговоры, только слухи и сплетни…

Подобные мысли приводили в ужас и одновременно заставляли чувствовать некий столь же ужасающий, иррациональный восторг. Он в тот миг ощущал себя едва ли не пророком, носителем древнего и тайного, недоступного большей части живых, Знания…

Набатом гремели в голове слова Беззубика.

Не было смысла приносить все те кровавые жертвы, столь часто практиковавшиеся у множества самых разных народов, не было смысла молить своих божеств о помощи — их просто не было. Они бы никогда не пришли и никому бы не помогли.

Кровь убитых во славу богов была пролита зря.

Как и всегда.

Верить в то, что мёртвые не будут пировать в чертогах Вальхаллы вместе с прославленными воинами прошлого, а вернутся в мир уже другими людьми с другими именами, было проще.

И легче.