Житейские воззрения кота Мурра

– Вы только успокойтесь, – сказал маэстро Абрагам, – пожалуйста, Крейслер, такого рода героические поступки от вас вовсе и не требуются, чтобы испортить принцу игру. Для этого существует другое оружие, и его я вложу в ваши руки. Вчера я был в рыбачьей хижине, принц шел мимо со своим адъютантом. Они меня не заметили. «Принцесса хороша, – сказал принц, – но маленькая Бенцон совершенно божественна! – вся кровь вскипела в моих жилах, когда я увидел ее, – о да, она должна стать моей еще прежде, чем я вручу принцессе руку свою. Думаешь ли ты, что она будет непреклонна?» – «Какая женщина способна устоять перед вами, ваша светлость», – ответил адъютант. «Но, черт бы меня взял, – продолжал принц, – она, видимо, не из таких». – «Она простодушна, доверчива, – смеясь подхватил адъютант, – и вот такие кроткие, доверчивые девочки – это как раз именно те, которых может захватить врасплох атака мужчины, привычного к победам, а затем – все остальное в руце Божией, – быть может, девочка даже влюбится по уши в своего победителя. Это и у вас может так получиться, сиятельный принц». – «Это было бы славно, – воскликнул принц. – Но мог ли бы я ее увидеть наедине, как этого добиться?» – «Ничего, – ответил адъютант, – ничего нет проще, чем это. Я заметил, что малютка часто гуляет одна по парку. Вот если…» – затем голоса утихли в отдалении, больше я ничего не смог разобрать. По всей вероятности, какой-то адский план будет осуществлен уже сегодня, и этот план мы должны расстроить. Я смог бы сделать это и сам, но по некоторым обстоятельствам я пока не хотел бы показываться принцу, поэтому вы, Крейслер, должны будете немедленно отправиться в Зигхартсхоф и ждать, пока Юлия в сумерках, как она это обычно делает, пойдет к озеру, чтобы покормить ручного лебедя. Вот об этих ее прогулках, вероятно, и проведал чертов неаполитанец. Но я вам дам оружие, Крейслер, и в высшей степени необходимые инструкции, затем чтобы в борьбе против принца – противника весьма опасного – вы показали себя с наилучшей стороны, как отличный полководец.

Биограф опять-таки страшится чрезвычайной отрывочности сведений, фрагменты которых он должен с величайшим трудом объединить в настоящую историю. – Разве не было бы здесь уместно упомянуть о том, какую именно инструкцию дал маэстро Абрагам нашему капельмейстеру? Ибо если позднее и выявится самое оружие, то тебе, любезный читатель, все же не представится возможность постичь, о чем, собственно, была речь. Но пока злополучному биографу не известно ни слова из той самой инструкции, с помощью которой (то представляется несомненным) отважный Крейслер был посвящен в какую-то совершенно особенную тайну. И все-таки! Терпение, благосклонный читатель, подожди еще немного – вышесказанный биограф готов отдать в залог свой большой палец (а ведь без него – попробуй, попиши!), что еще до окончания этой книги и сия глубочайшая тайна непременно всплывет на свет божий! А теперь следует рассказать о том, как, едва лишь начало смеркаться, Юлия, надев на руку корзиночку с белым хлебом, напевая, пошла по парку к озеру и остановилась на мосту, неподалеку от рыбачьей хижины. Но предусмотрительный Крейслер лежал уже в засаде, в кустах, держа перед глазами отличный доллонд, с помощью которого он четко видел все, сам будучи скрыт кустарником от посторонних глаз. Лебедь подплыл к мостику, и Юлия стала бросать ему кусочки хлеба, которые он жадно проглатывал. Она продолжала громко петь, так что вовсе и не заметила, как к ней неспешно приблизился принц Гектор. Когда он внезапно вырос рядом с ней, она вздрогнула, как от сильного испуга. Принц схватил ее за руку, прижал ее к груди, к губам и оперся затем на перила, совсем рядом с Юлией. Юлия кормила лебедя, потупившись, глядя вниз, в озеро, а принц между тем все говорил и говорил, убежденно, настойчиво и пылко. «Не строй такие рожи, такие слащавые, нечестиво-сладкие рожи, синьор! Ах, разве ты не замечаешь, что я сижу почти рядом с тобой на перилах моста и вполне в состоянии предерзко надавать тебе пощечин?! – О господи! Почему щеки твои окрашиваются все более жарким пурпуром, о милое дитя небес? – Почему ты теперь так странно смотришь на этого злодея? Ты смеешься? Да, это знойное отравленное дыхание, перед которым должна раскрыться твоя грудь, как перед благословляющим солнечным лучом раскрывается почка и превращается в прекраснейшие листья, чтобы тем скорее погибнуть!» – так говорил Крейслер, осматривая парк, который линзы отличного доллонда придвинули к самым его глазам. Принц тоже стал теперь бросать кусочки хлеба вниз, лебедь, однако, пренебрег ими и издал громкий и весьма противный крик.