Житейские воззрения кота Мурра

Такого афронта я, однако, уже не мог стерпеть, гнев обуял меня, дерзновенное буршество вскипело во мне, я позабыл всякий страх и громогласно фыркнул подлому Скарамушу: «Старый грубиян!» – прямо в рожу, быстро занес правую лапу с выпущенными когтями в направлении к левому глазу пуделя. Старик отпрянул шага на два назад и проговорил менее грубо, чем прежде: «Ну-ну, да что вы, Мурр! Не дуйтесь, право же! Вы, впрочем, добрый и славный кот, и я хочу вам дать совет: держите ухо востро с этим сорванцом Понто! Он, уж мне вы можете поверить, честный малый, но легкомысленный! Легкомысленный! Расположенный ко всяким сумасбродствам; нет в нем необходимой для жизни должной нравственной основы! Держите с ним ухо востро, говорю я, ибо скоро он вовлечет вас во всякого рода дурные общества, к которым вы вовсе не принадлежите, и вы вынуждены будете с несказанным трудом принуждать себя к такому поведению в обществе, которое противоречит вашей сокровенной натуре и придет в столкновение с вашей индивидуальностью, с вашим простым, нелицемерным нравом, приятность коего вы мне только что доказали. Смотрите, милый Мурр, вы, как я уже сказал, являетесь котом, вполне достойным уважения, и к добрым поучениям у вас, что называется, благосклонно отверстое ухо! Смотрите! Столько безрассудных, неприятных, да более того – двусмысленных проказ могут свести с пути юношу, хотя он время от времени и выказывает то мягкое, зачастую даже слащавое добродушие, которое весьма свойственно людям сангвинического темперамента, ибо не зря ведь говорят французы: „Au fond[151], он все-таки добрый малый!“ Но fond, в котором таится зерно доброты, лежит так глубоко и над ним собралось столько гнусностей, необузданных склонностей, что оно, это зерно, увы, должно непременно погибнуть в зародыше. За подлинное чувство доброго нам порою выдают то дурацкое благодушие, которое пусть лучше унесет дьявол, ежели оно не способно распознать Дух Злобы под блистательной личиной. Поверь, о котик, опытности старого маститого пуделя, который кое-что повидал на своем веку, и не дай себя обмануть этим проклятым словцом: „au fond“, это добрый малый! Впрочем, ежели вы увидите моего никчемного племянника, то можете ему высказать прямо в глаза все то, о чем я с вами здесь беседовал! Кстати, рекомендую вам всецело воздержаться от дальнейшей дружбы с ним. Ну, с Богом! Да вы что? Не любите этого, милый Мурр?»

Сказав это, старый пудель Скарамуш проворно сцапал кусочек белого хлеба, лежавший передо мной, и спокойно убрался восвояси, понурив голову, метя по земле длинными волосатыми ушами и слегка виляя хвостом.

В раздумье смотрел я вслед старцу-пуделю, чья житейская мудрость явно стремилась овладеть моей душою. «Он ушел уже, он уже убрался?» – так пробормотал кто-то совсем рядом, и я был немало удивлен, увидав юного Понто, который проскользнул за дверь и ждал там, оказывается, когда наконец старик простится со мной. Внезапное появление юного Понто повергло меня в известное смущение, так как миссия, которую возложил на меня его старый дядюшка и которую мне теперь, собственно, следовало бы исполнить, казалась мне все же несколько рискованной. Я думал о тех ужасных словах, с которыми Понто однажды громогласно обратился ко мне: «Ежели ты хоть когда-нибудь решишься выражать против меня враждебные чувства, то учти, что я превосхожу тебя в силе и ловкости. Один прыжок, крепкий укус моих острых зубов – и ты умрешь, не сходя с места!» Я счел более благоразумным промолчать.

Из-за этих внутренних колебаний мое внешнее поведение могло показаться холодным и принужденным, и Понто пристально взглянул на меня. Затем он пронзительно расхохотался и воскликнул: «Я замечаю это уже, приятель Мурр! Мой старик наговорил тебе кучу всякой злобной ерунды о моем образе жизни, он представил меня в преподлом виде, приписывая мне всякие сумасбродные проделки и развратное поведение. Не будь так глуп, не верь ни единому его слову! Во-первых, взгляни-ка на меня повнимательнее и скажи, какого ты мнения о моей наружности?» Оглядев юного Понто, я нашел, что никогда он не выглядел таким упитанным, никогда он не смотрел так ясно, никогда в его наряде не чувствовалось такого изящества, такой элегантности, никогда во всем его облике не господствовала такая благотворная гармония! Я напрямик высказал ему все это.