Житие Дон Кихота и Санчо по Мигелю де Сервантесу Сааведре, объяснённое и комментированное Мигелем де Унамуно

Изумительные строки, в которых выражена самая сокровенная суть донки- хотовского духа! И заметьте, когда Дон Кихоту удалось выразить самое заветное, самое глубокое, самое проникновенное, что было в его безумии, порожденном жаждой славы, он сделал это в стихах, да притом после поражения и после того как хрюкающие твари потоптали его. Стихи, бесспорно, естественный язык глубин духа; в стихах излагали самые сокровенные свои чувства и святой Хуан де ла Крус, и святая Тереса.²⁶⁶ И Дон Кихот также высказал в стихах то, что обнаружил в безднах своего безумия, ведь жизнь убивала его, а смерть снова возвращала к жизни; он желал жить вечно, жить в смерти, жить нескончаемой жизнью:

Мне жизнь несет кончину,

Кончина ж снова жизнь мне возвращает.

Да, мой Дон Кихот, смерть тебя вновь возвращает к жизни, к нетленной жизни. Как об этом сказала в стихах твоя сестра Тереса де Хесус:

Мой Господь, из смерти этой в жизнь меня ты уведи и от пут освободи; Твоего я жажду света и от жажды сей сгораю, умирая без него:

умираю оттого, что еще не умираю!²⁶⁷

Глава LXIX

о самом редкостном и необычайном происшествии из всех случившихся с Дон Кихотом на протяжении этой великой истории

Пока Дон Кихот напевал свой маленький мадригал, а Санчо спал как убитый, наступил новый день, который принес с собой последнюю шутку герцогской четы. Наших героев окружили десять всадников и четверо или пятеро пешеходов и под оскорбительные крики и брань привели их в замок. Там они увидели катафалк с телом Альтисидоры, для воскрешения которой, по приказанию Радаманта,²⁶⁸ Санчо должен был вытерпеть двадцать четыре щелчка в нос, двенадцать щипков и шесть уколов булавками в плечи и поясницу. И, несмотря на сопротивление Санчо, шесть дуэний все это проделали, и Альтисидора воскресла. И когда Дон Кихот увидел, какую силу небеса вложили в тело Санчо, из чего следовало, что способность, заключенная в теле Санчо, достигла высшей точки,²⁶⁹ он стал на коленях молить оруженосца нанести себе удары бичом, чтобы расколдовать Дульсинею.

И дело не в грубых шутках Герцога и Герцогини; в теле Санчо действительно заключена способность расколдовывать и воскрешать девушек. За счет трудов, на кои способно тело Санчо, кормятся герцоги, и слуги их, и их дуэньи; за счет трудов, на кои способно тело Санчо, в конечном счете, Дульсинея обретает способность вести своих избранников в храм вечной Славы. Санчо трудится, бичуя себя, чтобы другие пробуждали любовь в Дульсинее; бичевание Санчо делает героя героем, егоЪевца певцом, и притом знаменитым, святого святым, а сильного сильным.

И здесь историограф говорит непреложную истину: «…шутники (…) были столь же безумны, как и те, кого они вышучивали, ибо усердие, с каким Герцог и Герцогиня высмеивали двух глупцов, делало их самих придурковатыми».²⁷⁰

Тут остановимся: ни Дон Кихота, ни Санчо нельзя назвать глупцами, а вот Герцог с Герцогиней и впрямь были глупы, да что там — дураки набитые, и, как

это в обычае у всех глупцов, злокозненные и подлые. В самом деле, добрыми глупцы не бывают, глупец, особенно если это любитель понасмешничать, всегда жует горькую жвачку зависти. В глубине души герцогская чета не могла простить Дон Кихоту завоеванную им славу; они стремились соединить свое имя с бессмертным именем Рыцаря. Но мудрый историк славно наказал их, умолчав об их именах, и по сей причине цели они не достигли. Так и остались герцогами, герцогами и только — воплощением всех тупоголовых и злокозненных герцогов.

Вскоре после воскрешения Альтисидоры эта развязная девица вошла в комнату Дон Кихота, и в беседе с нею он произнес памятные слова: «…нет второго меня на свете…»^271 — высказывание, доводящееся братом–близнецом другому, из первой части: «Я знаю, кто я такой!»

«Нет второго меня на свете!» Вот изречение, которое мы не должны забывать никогда, особенно когда нам становится грустно и тревожно при мысли, что в один прекрасный день мы неизбежно исчезнем, а к нам лезут со смехотворными поучениями, вроде того, что мы лишь частица Вселенной, что звезды следуют своими путями и без нас, что добро должно восторжествовать без нашего вмешательства, что представлять, будто все это огромнейшее здание создано для нашего спасения — по меньшей мере гордыня. «Нет второго меня на свете!» Каждый из нас единствен и незаменим.

«Нет второго меня на свете!» Каждый из нас абсолютен. Если существует Бог, сотворивший и хранящий мир, Он сотворил и хранит его для меня. «Нет другого меня!» Есть старше меня и младше, лучше меня и хуже, но другого меня нет. Я — некто совершенно новый, во мне сосредоточено вечное прошлое, и с меня начинается вечное будущее. «Нет второго меня!» Это единственная прочная основа любви среди людей, потому что нет и второго тебя, а есть только ты, нет второго его, а есть только он.