Житие маррана

Мартин опустился на колени и спросил, что надлежит делать с ампутированной конечностью. Врач извлек из кармана надушенный платок, обмахнул им нос и досадливо ответил: «Закопать, что же еще». Затем порассуждал о послеоперационных осложнениях и прописал какие-то зелья, которые следовало вливать в рот больного осторожно, по ложечке, чтобы он не подавился.

Мартин терзался сомнениями. Где похоронить ногу? Мулат бережно, как дорогую реликвию, завернул ее в кусок ткани. Ведь если приора причислят к лику святых, его нога будет обладать чудодейственными свойствами. Но с другой стороны, святой пока жив и может творить куда больше чудес, поскольку целое всегда лучше части. Монах нежно, точно младенца, прижал конечность к груди, отнес к себе в келью и в надежде на совет свыше положил перед образом Иисуса Христа.

Через некоторое время явился дипломированный хирург в сопровождении подлекарей. Они осмотрели перебинтованную культю и остались весьма довольны. Операция прошла без сучка без задоринки, работа сделана на совесть. Осталось дождаться, когда пациент очнется и начнет принимать пищу. Дипломированный хирург поинтересовался, куда дели отпиленную голень. Мартин задрожал, молитвенно сложил руки и упал на колени:

— Я сохранил ее как реликвию.

Хирурги разочарованно переглянулись. Они-то надеялись унести трофей домой и там препарировать в глубокой тайне от священнослужителей, не одобрявших подобных некрофильских экзерсисов. Реймсский, Лондонский, Латеранский и Туринский соборы, а также собор в Монпелье категорически запретили духовенству заниматься медицинской практикой, а врачам — рассекать трупы, ведь Ecclesia abhorret a sanguine.

Лукас Альбаррасин так и не очнулся, из объятий Бахуса перейдя прямо в мир иной. На лице его застыла блаженная улыбка, появившаяся после первых глотков спиртного, сделанных накануне операции.

76

Вернувшись в Кальяо, Франсиско открыл дверь без замка и засова, вошел и бросил на тюфяк котомку, где лежала смена белья и книга афоризмов Гиппократа. Лачужка была, как всегда, чисто прибрана, но санбенито на месте не оказалось. Гвоздь, на который дон Диего обычно его вешал, выставлял напоказ ржавую шляпку. «Наверное, папа в больнице», — подумал юноша.

Кончина брата Лукаса пробудила в нем беспокойство о здоровье отца. Морщинистая кожа, сгорбленная спина, сиплый голос, искалеченные пытками ноги — все это удручало до глубины души. И потом, ему не терпелось рассказать о последних часах приора и особенно о кровавой операции. Интересно, как поступил бы старый доктор на месте тех хирургов?

Дон Диего действительно был в больнице, и Франсиско вздохнул с облегчением. Ему страстно захотелось обнять этого до времени одряхлевшего, измученного человека, сказать, как он любит его, как жаждет перенять мудрый взгляд на мир и умение сострадать больным. Но отец внимательно ощупывал грудь очередного пациента, и юноше оставалось только терпеливо стоять в стороне, дожидаясь окончания осмотра. Наконец, заметив сына, Диего улыбнулся, подошел, ласково потрепал его по плечу и отвел в сторонку. Франсиско тут же принялся рассказывать о том, как помогал именитому хирургу.

— А какое решение принял бы ты?

— Даже не знаю… — дон Диего почесал в затылке. — Вспомни, что пишет Гиппократ: Primum non noscere.

— Но ведь без операции гангрена его бы доконала!

— Primum non noscere… Судя по твоим описаниям, настоятель был слитком ослаблен недугом, чтобы справиться с таким количествам спиртного, а уж тем более пережить ампутацию.

Франсиско подумал, что отец за последнее время тоже сильно сдал и невольно сравнил его с умирающим приором.

— Но нельзя же было сидеть сложа руки и смотреть, как он мучается!

Дон Диего прищурился.

— Добросовестный врач должен понимать, что не всесилен. За честолюбие докторов платит больной. Иногда единственное, что можно сделать, — это облегчить человеку кончину.

— Нет, папа, с таким мнением я согласиться не могу!

— В твоем возрасте я бы и сам с ним не согласился.