Житие протопопа Аввакума, им самим написанное

Посем указ пришел: велено меня ис Тобольска на Дну вести⁸², за сие, что браню от Писания и укаряю Никона-еретика. В то же время пришла с Москвы грамотка ко мн: два брата, жили кои у царя в Верху, умерли з женами и дтми⁸³. И многия друзья и сродники померли жо в мор. Излиял Богъ фиял гнва ярости своея на всю Русскую землю за раскол церковный, да не захотли образумитца. Говорилъ прежде мора Нероновъ царю и прорицал три пагубы: моръ, мечь, разделение⁸⁴, – вся сия збылось во дни наша, – а опосл и самъ, милой, принужденъ трема перъсты креститца. Таково-то попущено дйствовать антихристову духу, по Господню речению, «Аще возможно ему прельстити и избранныя»⁸⁵ и «Всяк мняйся стояти да блюдется, да ся не падет»⁸⁶. Што тово много и говорить! Того ради, неослабно ища правды, всяк, молися Христу, а не дряхлою душею о вре прилежи, так не покинет Богъ. Писанное внимай: «Се полагаю в Сион камень претыканию и камень соблазну»⁸⁷, вси отступницы, временных ради о вчном не брегутъ, просто молыть, дьяволю волю творят, а о Христов повелнии не радят. Но аще кто преткнется о камень сей – сокрушится, а на немже камень падет, сотрыетъ его. Внимай-ко гораздо и слушай, что пророкъ говорит со апостолом: что жорновъ дурака в муку перемелет; тогда узнает всяк высокосердечный, какъ скакать по холмам перестанет, сирчь от всхъ сихъ упразнится.

Полно тово. Паки стану говорить, какъ меня по грамот ис Тобольска повезли на Дну.

А егда в Енисйск привезли, другой указ пришел: велено в Дауры вести, тысящъ з дватцеть от Москвы и болыни будет. Отдали меня Афонасью Пашкову⁸⁸: онъ туды воеводою посланъ, и, грхъ ради моих, суровъ и безчеловчен человкъ, бьет безпрестанно людей, и мучит, и жжетъ. И я много разговаривал ему, да и сам в руки попал, а с Москвы от Никона ему приказано мучить меня.

Поехали из Енисейска⁸⁹. Егда будем в Тунгуске-рек⁹⁰, бурею дощеникъ мой в воду загрузило, налилъся среди реки полон воды, и парус изорвало, одны полубы наверху, а то все в воду ушло. Жена моя робятъ кое-как вытаскала наверхъ, а сама ходит простоволоса, в забытии ума, а я, на небо глядя, кричю: «Господи, спаси! Господи, помози!» И Божиего волею прибило к берегу нас. Много о том говорить. На другом дощенике двух человкъ сорвало, и утонули в вод. Оправяся мы, паки поехали впред.

Егда приехали на Шаманской порогъ⁹¹, навстрчю нам приплыли люди, а с ними дв вдовы, – одна лт въ 60, а другая и болши, пловутъ пострищися въ монастырь. А онъ Пашков сталъ их ворочать и хощет замужъ отдать. И я ему сталъ говорить: «По правилам не подабает таковых замужъ давать». Он же, осердясь на меня, на другомъ пороге стал меня из дощеника выбивать: «Еретик-де ты, для-де тебя дощеник худо идетъ, поди-де по горам, а с казаками не ходи!»

Горе стало! Горы высокие, дебри непроходимые, утес каменной яко стена стоит, и поглядть – заломя голову. В горах тхъ обртаются змеи великие, в них же витают гуси и утицы – перие красное; тамо же вороны черные, а галки – срые, измнено при русских птицах имютъ перие. Тамо же орлы, и соколы, и кречата, и курята индйские, и бабы, и лебеди, и иные дикие, многое множество, птицы разные. На тх же горах гуляютъ зври дикие: козы, и олени, и зубри, и лоси, и кабаны, волки и бараны дикие; во очию нашу, а взять нельзя. На т же горы Пашков выбивал меня со зврми витать.

И аз ему малое писанейце послал⁹², сице начало: «Человче, убойся Бога, сдящаго на херувимхъ и призирающаго в бездны, егоже трепещутъ небо и земля со человки и вся тварь, токмо ты един презираешь и неудобство к нему показуешь», и прочая там многонько писано. А се – бегутъ человкъ с пятьдесят, взяли мой дощеник и помчали к нему, версты с три от него стоялъ: я казакам каши с маслом наварил да кормлю их, и он, бедные, и едят и дрожатъ, а иные плачютъ, глядя на меня, жаля по мн.

Егда дощеникъ привели, взяли меня палачи, привели передъ него. Он же и стоит, и дрожитъ, шпагою потъпершись. Начал мн говорить: «Поп ли ты или роспоп?» И я отвщал: «Аз есмъ Аввакумъ протопоп. Что теб дело до меня?» Он же, рыкнувъ яко дивий зврь, и ударил меня по щоке, и паки по другой, и в голову еще; и збилъ меня с ногъ, ухватил у слуги своево чеканъ⁹³ и трижды по спин, лежачева, зашибъ, и, разболокши, – по той же спин семьдесят два удара кнутом. Палач бьет, а я говорю: «Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помогай мн!» Да тожъ, да тожъ говорю. Так ему горько, что не говорю: «Пощади!» Ко всякому удару: «Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помогай мн!» Да о середин-той вскричалъ я: «Полно бить-тово!» Такъ онъ веллъ перестать. И я промолыл ему: «За что ты меня бьешь, вдаешь ли?» И онъ паки веллъ бить по бокам. Спустили. Я задрожалъ да и упал; и он веллъ в казенной дощеник оттащить. Сковали руки и ноги и кинули на беть⁹⁴.