Житие протопопа Аввакума, им самим написанное

Свдал онъ, что мн учинилися дочери духовные, осердился на меня опять пущи и старова, хотл меня в огн жжечь: «Ты-де вывдываешь мое тайны»; а ихъ домой взялъ. Онъ чаял, Христос просто покинет – ано и старова пущи стали бситца. Запер ихъ в пустую избу, ино никому приступу нтъ к ним. Призвал к ним Чернова попа, и он в него полнием бросаютъ. Я дома плачю, а длать не вдаю что. И приступить ко двору не смю: больно сердитъ на меня. Тайно послал к ним воды святыя, веллъ их умыть и напоить. И имъ, бдным, дал Богъ, лехче от бсов стало. Прибрели ко мн сами тайно. И я их помазал во имя Христово масломъ, такъ опять стали, дал Богъ, по-старому здоровы и опять домой сошли, да по ночам ко мн прибгали Богу молитца¹¹⁸.

Ну-су, всяк правоврный, разсуди прежде Христова суда: какъ было мн их причастить, не исповдав? А не причастивъ, ино бсов совершенно не отгонишъ. Я инова оружия на бсов не имю, токмо крестъ Христовъ, и священное масло, и вода святая, да коли сойдется, слез каплю-другую тут же прибавлю; а совершенно исцеление бсному – исповдаю и причащю Тла Христова, так, даетъ Богъ, и здравъ бывает. За што было за то гнватися? Явно в нем бсъ дйствовалъ, навтуя ево спасению.

Да уж Богъ ево простит. Постригъ я ево и поскимил, к Москв приехавъ: царь мн ево головою выдал, Богъ так изволил. Много о томъ Христу докуки было, да слава о нем Богу. Давал мн на Москв и денегъ много, да я не взял: «Мн, – реку, – спасение твое тощно надобно, а не деньги; постригись, – реку, – так и Богъ проститъ». Видит бду неминучюю, – прислал ко мн со слезами. Я к нему на двор пришел, и онъ пал предо мною, говорит: «Волен Богъ да ты и со мною». Я, простя ево, с чернъцами с чюдовскими постригъ ево и поскимил. А Богъ ему же еще трудовъ прибавил, потому докуки моей об нем ко Христу было, чтобъ ево к себ присвоил: рука и нога у него же отсохли, в Чюдове ис кльи не исходит. Да любо мн сильно, чтоб ево Богъ Царствию Небесному сподобил. Докучаю и нын об нем, да и надюся на Христову милость, чаю, помилует чаю, помилует нас с ним, бдных! Полно тово, стану паки говорить про дауръское бытие.

Таже с Неръчи-реки назад возвратилися к Рус¹¹⁹. Пять недль по льду голому ехали на нартах. Мн под робятъ и под рухлишко дал дв клячки, а сам и протопопица брели пши, убивающеся о лед. Страна варваръская, иноземцы немирные, отстать от лошедей не смем, а за лошадьми итти не поспемъ, голодные и томные люди. В ыную пору протопопица, бдная, брела-брела да и повалилась, и встать не сможет. А иной томной же тут же взвалился: оба карамкаются, а встать не смогутъ. Опосл на меня, бдная, пеняет: «Долго ль-де, протопопъ, сего мучения будет?» И я ей сказал: «Марковна, до самыя до смерти». Она же противъ тово: «Добро, Петрович, и мы еще побредем впред».

Курочка у нас была черненька, по два яичка на всяк день приносила, Богъ такъ строил робяти на пищу. По грхом, в то время везучи на нарт, удавили. Ни курочка, ништо чюдо была, по два яичка на день давала. А не просто нам и досталась. У боярони куры вс занемогли и переслпли, пропадать стали; она же, собравъ их в коробъ, прислала ко мн, велла об них молитца. Я, гршной, молебен плъ, и воду святилъ, и куры кропил, и, в лсъ сходя, корыто имъ здлал, и отослал паки. Богъ же, по вре ея, и исцелилъ их. От тово-то племяни и наша курочка была.

Паки приволоклись на Иргень-озеро. Бояроня прислала-пожаловала сковородку пшеницы, и мы кутьи наелись.

Кормилица моя была бояроня та Евдокя Кириловна, а и с нею дьяволъ ссорилъ; сице. Сынъ у нея былъ Симеонъ¹²⁰, тамъ родился; я молитву давал и крестил. На всяк день присылала ко благословению ко мн.

Я крестом благославя и водою покроплю, поцеловав ево, и паки отпущу, – дитя наше здраво и хорошо. Не прилучилося меня дома, занемогъ младенец. Смалодушничавъ, она, осердясь на меня, послала робенка к шептуну-мужику. И я, свдав, осердилъся же на нея, и межъ нами пря велика стала быть.

Младенец пущи занемог: рука и нога засохли, что батошки. В зазоръ пришла, не знает, длать что. А Богъ пущи угнетает: робеночек на кончину пришелъ. Пстуны, приходя, плачютъ ко мн, а я говорю: «Коли баба лиха, живи же себ одна!» А ожидаю покаяния ея. Вижу, яко ожесточил диявол сердце ея; припал ко Владыке, чтоб образумил ея.

Господь же премилостивый Богъ умягчил ниву сердца ея: прислала наутро Ивана, сына своего, со слезами прощения просить. Он же кланяется, ходя около печи моея, а я на печи нагъ под берестом лежу, а протопопица в печи, а дти кое-гд перебиваются: прилунилось в дождь, одежды не стало, а зимовье каплет, – всяко мотаемся. И я, смиряя, приказываю ей: «Вели матери прощения просить у Орефы-колдуна». Потом и больнова принесли и положили пред меня, плача и кланяяся. Аз же, воставъ, добыл в грязи патрахль и масло священное нашолъ; помоля Бога и покадя, помазалъ маслом во имя Христово и крестомъ благословилъ. Младенецъ же и здрав паки по-старому сталъ, с рукою и с ногою, манием Божественымъ. Я, напоя водою, и к матери послалъ.