Житие протопопа Аввакума, им самим написанное

Осень была, дождь на меня шелъ и в побои, и в нощъ. Как били, так не больно было с молитвою-тою, а лежа на умъ взбрело: «За что ты, Сыне Божий, попустил таково больно убить-тово меня? Я веть за вдовы твои сталъ! Кто даст судию между мною и тобою! Когда воровалъ, и ты меня такъ не оскорблялъ, а нын не вмъ, что согршил!» Бытто доброй человкъ, другой фарисей, погибельный сынъ, з говенною рожею праведником себя наменилъ да со Владыкою, что Иевъ непорочной, на судъ⁹⁵. Да Иевъ хотя бы и гршенъ, ино нелзя на него подивить, вн Закона живый, Писания не разумлъ, в варъваръской земл живя, аще и того же рода Авраамля, но поганова колна. Внимай: Исаакъ Авраамович роди сквернова Исава, Исавъ роди Рагу ил а, Рагуилъ роди Зара, Зара же – праведнаго Иева⁹⁶. Вотъ смотри, у ково Иеву добра научитца, – вс прадеды идолопоклонники и блудники были. Но от твари Бога уразумвъ, живый праведный непорочно и, въ язв лежа, изнесе глаголъ от недоразумния и простоты сердца: «Изведый мя ис чрева матере моея, кто дастъ судию между мною и тобою, яко тако наказуеши мя; ни аз презрхъ сироты и вдовицы, от острига овецъ моихъ плещи нищих одвахуся»⁹⁷. И сниде Богъ к нему, и прочая. А я таковая же дерзнухъ от коего разума? Родихся во Церкв, на Закон почиваю, Писанием Ветхаго и Новаго Закона огражденъ, вожда себя помышляю быти слепымъ, а самъ слпъ извнутръ. Какъ дощеник-отъ не погряз со мною! Стало у меня в т поры кости-те щемить и жилы-те тянуть, и сердце зашлось, да и умирать стал. Воды мн в ротъ плеснули, так вздохнул да покаялъся пред Владыкою, да и опять перестало все болть.

Наутро кинули меня в лотку и напред повезли. Егда приехали к порогу Падуну Большому⁹⁸, – река о томъ мсте шириною с версту, три залавка гораздо круты, аще не воратами што попловет, ино в щепы изломает. Меня привезли под порог: сверху дождь и снгъ, на плечах одно кафтанишко накинуто просто, льет по спин и по брюху вода. Нужно было гораздо. Из лотки вытащили, по каменью, скована, около порога тово тащили. Да уж к тому не пяняю на Спасителя своего, но пророком и апостолом утшаюся, в себ говоря: «Сыне, не пренемогай наказаниемъ Господним, ниже ослабй, от него обличаем. Егоже любит Богъ, того и наказует. Биет же всякаго сына, егоже приемлет. Аще наказание терпите, тогда яко сыномъ обртается вамъ Богъ. Аще ли без наказания приобщаетеся ему, то выблядки, а не сынове есте»⁹⁹.

Таже привезли в Брацкой острог¹⁰⁰ и кинули в студеную тюрму, соломки дали немношко. Сидл до Филипова посту в студеной башне. Там зима в т поры живет, да Богъ грлъ и без платья всяко. Что собачка, в соломе лежу на брюхе: на спин-той нельзя было. Коли покормят, коли нтъ. Есть-тово посл побой тхъ хочется, да ветьсу неволя то есть: как пожалуют – дадутъ. Да безчинники ругались надо мною: иногда одново хлбца дадутъ, а иногда ветчинки одное не вареной, иногда масла коровья, без хлба же. Я-таки, что собака, так и емъ. Не умывалъся веть. Да и кланятися не смогъ, лише на крестъ Христовъ погляжу да помолитвую. Караулщики по пяти человкъ одаль стоят. Щелъка на стен была, – собачка ко мн по вся дни приходила, да поглядит на меня. Яко Лазаря во гною у вратхъ богатаго пси облизаху гной его¹⁰¹, отраду ему чинили, тако и я со своею собачкою поговаривал. А человцы далече окрестъ меня ходят и поглядть на тюрму не смютъ. Мышей много у меня было, я их скуфьею бил: и батошка не дали; блох да вшей было много. Хотлъ на Пашкова кричать: «Прости!», да сила Божия возбранила, велено терпть.

В шестую недлю посл побой перевелъ меня в теплую избу, и я тутъ с аманатами¹⁰² и с собаками зимовал скован. А жена з дтми верстъ з дватцеть была сослана от меня. Баба ея Ксенья мучи, браня зиму ту там, в мсте пустом.

Сынъ Иванъ еще невелик былъ, прибрел ко мн побывать посл Христова Рожества, и Пашковъ веллъ кинуть в студеную тюрму, гд я преже сидлъ. Робячье дло – замерзъ было тутъ; сутки сидлъ, да и опять веллъ к матер протолкать; я ево и не видал. Приволокся – руки и ноги ознобил.

На весну паки поехали впред. Все разорено: и запас, и одежда, и книги – все растащено. На Байкалове море паки тонул. По рек по Хилку¹⁰³ заставилъ меня лямку тянуть; зло нуженъ ходъ ею былъ: и поесть нколи было, нежели спать; целое лто бились против воды. От тяготы водяныя в осень у людей стали и у меня ноги пухнуть и животъ посинялъ, а на другое лто и умирать стали от воды. Два лта бродилъ в вод, а зимами волочился за волоки чрез хрепты¹⁰⁴.

На том же Хилъке в третье тонул. Барку от берегу оторвало; людские стоятъ, а меня понесло; жена и дти остались на берегу, а меня сам-другъ с кормщиком понесло. Вода быстрая, переворачивает баръку вверхъ дномъ и паки полубами, а я на ней ползаю и кричю: «Владычице, помози! Упование, не погрузи!» Иное ноги в вод, а иное выползу наверх. Несло с версту и болыни, да переняли; все розмыло до крохи. Из воды вышедъ, смеюсь, а люди те охаютъ, глядя на меня, платье-то по кустамъ вшаютъ. Шубы шелковые и кое-какие бездлицы-той было много еще в чемоданах да в сумах – с тхъ мстъ все перегнило, наги стали.