Житие протопопа Аввакума, им самим написанное

Еще тебѣ скажу, старец, повѣсть, как я был в Даурахъ с Пашковымъ с Афонасьемъ на озерѣ Иръгене. Гладны гораздо, а рыбы никто добыть не может, а инова и ничево нѣтъ, от глада исчезаем. Помоля я Бога, взявъ двѣ сѣти, в протоке перекидал. Наутро пришел, – ано мнѣ Богъ далъ шесть язей да двѣ щуки. Ино во всѣхъ людях дивно, потому никто ничево не может добыть. На другие сутки рыб з десять мнѣ Богъ дал. Тут же свѣдавъ Пашков и исполняся зависти, збил меня с тово мѣста и свои ловушки на том мѣсте велѣлъ поставить, а мнѣ, на смѣх и ругаясь, указал мѣсто на броду, гдѣ коровы и козы бродят. Человѣку воды по лодышку, – какая рыба, и лягушек нѣт! Тутъ мнѣ зѣло было горько. А се, подумавъ, рече: «Владыко Человѣколюбче, не вода даетъ рыбу, ты вся промысломъ своимъ, Спасе наш, строишь на пользу нашу. Дай мнѣ рыбки-той на безводном-том мѣсте, посрами дурака тово, прослави имя твое святое, да не рекутъ невѣрнии: “Гдѣ есть Богъ их!”»²⁴⁹. И помоляся, взявъ сѣти, в водѣ з дѣтьми бродя, положили сѣти. Дѣти на меня, бѣдные, кручиняся, говорят: «Батюшко, к чему гноить сѣти-те? Видиш ли, и воды нѣту, какой быть рыбе?» Аз же, не послушавъ ихъ совѣту, на Христа уповая, здѣлал так, какъ захотѣлось.

И наутро посылаю дѣтей к сѣтям. Онѣ же отвѣщали: «Батюшкогосударь, пошто итти, какая в сѣтях рыба! Благослови нас, и мы по дрова лутче збродим». Меня же духъ подвизает, – чаю в сѣтях рыбу. Огорчась на болыиова сына Ивана, послал ево одново по дрова, а с меньшимъ потащилъся к сѣтям сам, гораздо о том Христу докучаю. Егда пришли, – ино и чюдно, и радошно обрѣли: полны сѣти напехал Богъ рыбы, свившися клубомъ, и лежат с рыбою о середке. И сынъ мой Прокопей закричалъ: «Батюшко-государь, рыба, рыба!» И аз ему отвѣщалъ: «Постой, чадо, не тако подобаетъ, но прежде поклонимся Господу Богу, и тогда пойдем в воду».

И помолясь, вытащили на берегъ рыбу, хвалу возсылая Христу Богу. И паки построя сѣти на том же мѣсте, рыбу насилу домой оттащили. Наутро пришли – опять столько же рыбы, на третий день паки столько же рыбы. И слезно, и чюдно то было время.

А на прежнемъ нашем мѣсте ничево Пашкову не даетъ Богъ рыбы. Он же, исполняся зависти, паки послал ночью и велѣлъ сѣти мои в клочки изорвати. Что-петь з дураком дѣлаешь! Мы, собравъ рваные сѣти, починя втай, на ином мѣсте промышлявъ рыбку, кормились, от нево таяся. И здѣлали езъ²⁵⁰, Богъ же и там сталъ рыбы давати. А дьяволъ ево научилъ, и езъ велѣлъ втай раскопать. Мы, терпя Христа ради, опять починили; и много тово было. Богу нашему слава, нынѣ и присно и во вѣки вѣкомъ. Терпѣние убогих не погибнет до конца²⁵¹.

Слушай-ко, старец, еще. Ходил я на Шакшу-озеро²⁵² к дѣтям по рыбу – от двора верстъ с пятнатцеть, там с людми промышляли – в то время, как ледъ трѣснул и меня напоил Богъ; и у дѣтей накладше рыбы нарту большую, и домой потащилъ маленкимъ дѣтям, после Рожества Христова. И егда буду насреди дороги, изнемогъ, таща по землѣ рыбу, понеже снѣгу там не бывает, токмо морозы велики. Ни огня, ничево нѣтъ, ночь постигла. Выбилъся из силы, вспотѣл, и ноги не служатъ. Верстъ с воемъ до двора; рыба покинуть и так побрести – ино лисицы розъедят, а домашние гладны; все стало горе; а тащить не могу. Потаща гоны мѣста, ноги задрожатъ, да и паду в лямке среди пути ницъ лицем, что пьяной; и озябше, вставъ, еще попойду столько же, и паки упаду.

Бился такъ много, блиско полуночи. Скиня с себя мокрое платье, вздѣлъ на мокрую рубаху сухую тонкую тафтяную бѣлыю шубу и взлѣз на вершину древа, уснулъ. Поваляся, пробудился, – ано все замерзло, и базлуки на ногах замерзли, шубенко тонко, и животъ озябъ весь. Увы, Аввакумъ, бѣдная сиротина, яко искра огня угасает и яко неплодное древо посѣкаемо бывает, только смерть пришла. Взираю на небо и на сияющия звѣзды, тамо помышляю Владыку, а самъ и прекреститися не смогу: весь замерзъ. Помышляю, лежа: «Христе, свѣте истинный, аще не ты меня от безгоднаго сего и нечаемаго времени избавишь, нѣчева мнѣ стало дѣлать, яко червь исчезаю!» А сѣ согрѣяся сердце мое во мнѣ, ринулся с мѣста паки к нартѣ и на шею, не помню как, взложилъ лямку, опять потащил. Ино нѣтъ силки. Еще версты с четырѣ до двора, – покинул, и не хотя, все, побрел один. Тащилъся с версту да и повалился, только не смогу; полежавъ, еще хощу побрести, ино ноги обмерзли, не смогу подымать; ножа нѣтъ, базлуков отрѣзать от ногъ нѣчемъ. На колѣнях и на руках ползъ с версту. Колѣни озябли, не могу владѣть, опять легъ. Уже дворъ и не само далеко, да не могу попасть; на гузнѣ помаленьку ползу. Кое-какъ и доползъ до своея конуры. У дверей лежу, промолыть не могу, а отворить дверей не могу же.