Живая вещь

Найджел повлёк её дальше, вниз, к реке. Шагая между складами, указал ей на шкуры и кожи, которых целые груды, сошпиленные кипы виднелись в чёрных от въевшейся грязи окнах. Потом неожиданно проговорил: «Ну-ка, стой-ка, послушай носом!» И они остановились плечом к плечу и повели, потянули носами, и вдруг — поверх рыбного, илистого запаха реки, поверх пыли и бензина, ещё нёсшихся сзади, — невесть откуда примчался на ветерке аромат пряностей или, может быть, даже скорее старинного корабельного дерева, пропитанного этими пряностями. Аромат, тонкий, сложный — корица, кассия, мускатный орех, гвоздика, — налетал отчётливыми мягкими волнами. Эти душистые волны навсегда связались в памяти Фредерики с тёмным, мягким одеянием спутника, облекающим его плотное тело, с мехами и пряностями, вестью о таинственных дальних странах…

— Мне нравится думать о кораблях да о лодках, — сказал Найджел. — По морю сюда везут товар со всего света. Обожаю наблюдать, как работают серьёзные негоцианты, которые занимаются чаем, кофе, перцем, какао-бобами. Ты когда-нибудь пробовала чистое какао, Фредерика? Я имею в виду, кусала эти бобы? Вкус у них мягко-горький, чёрный, богатый и одновременно чистый, лёгкий…

Они дошли до места, откуда узенький переулок спускался прямо к реке, обрываясь чёрной стенкой, а под стенкой — пристань с пришвартованной баржей, накрытой брезентом. Найджел сел на стенку, свесил ноги, Фредерика пристроилась рядом. Посмотри на них кто-нибудь со стороны, подумал бы: до чего неподходящая пара, он — какой-то неподвижный, несуразный тюлень, с тёмной головою и телом, она — грациозная барышня, то и дело хватается за светлую шляпку, придерживает взметаемый ветром подол. Через несколько лет Энтони Армстронг-Джонс сфотографирует здесь же, рядом, на такой же затопляемой пристани, на ажурном, лишь наполовину выступающем над слоистой водой кресле, прекрасную, погружённую по щиколотки женщину, которая свою шляпку отпустила плавать корабликом[246]. Фредерика смотрела, как вода плещет в илистую стену, лижет железные столбики с их причальными кольцами, бьётся барже в борта, как в речном серединном течении отчего-то закипают мутные вихорьки.

— Скоро прилив, — сказал Найджел Ривер, — видишь, морская вода пробирается… Место это особенное. Здесь при римлянах был брод. Вообще, Темза бойкая, торговая река. Ещё в античные времена, потом в раннее Средневековье приходили сюда купцы. Что-то привозили на продажу, что-то увозили с собой. Люблю эту реку…

Никогда в жизни Фредерику не овевало разом столько несхожих, отовсюду налетающих запахов: заморские специи сейчас спорили с овощной робкой гнилью, чистейшая речная грязь толковала с куда менее чистым речным илом, дальний, тихо-едкий запах мездры был почти готов съесться солью подступающего прилива, — но всего, пожалуй, яснее был тонкий Найджелов запах, который ниоткуда не прилетел, просто был совсем рядом и слагался из солнцем нагретой добротной ткани, еле внятного оттенка лосьона «Олд спайс», ненастырной нотки пота и — человечьей тёплой кожи, не своей, но и не чужой. Она уже успела позабыть его запах, но вдруг поняла: он хочет, чтоб она всегда помнила, что, мол, есть такой Найджел.

— Я сюда прихожу один, — сказал он, — когда хочу умом пораскинуть.

— А теперь пришёл со мной, — сказала Фредерика.

— Да, теперь с тобой. С тобой хорошо.

Он поцеловал её, она схватилась за шляпку. Он прижал коленом в чёрной штанине хлопающий по ветру поплин и стиснул её в объятиях. Он поправил воротник её платья, поправил ей шляпку и повёл обратно, сквозь тот же пряный ветерок, мимо пыльных кип мехов, стал ловить такси. Она вдруг подумала: он — флибустьер! И от этого слова в ней что-то романтически встрепенулось.

У Найджела была в Кенсингтоне[247] комнатка в двухэтажной квартире, где жили ещё несколько молодых биржевых маклеров и юристов; снаружи здание выглядело как изящный и дорогой семейный особняк, с огромными окнами и выкрашенными в белый цвет стенами. У подъезда Найджел с Фредерикой встретили двух молодых людей: аккуратно причёсанные, одетые с иголочки, те спускались с крыльца по длинной лестнице, ступая в ногу, стуча каблуком начищенных до блеска туфель. Увидев Найджела, они вежливо поздоровались с ним и многозначительно улыбнулись. Фредерику будто и не заметили.

— Досадно, — сказал Найджел. — Обычно в это время здесь никого не бывает. Дай-ка я на кухне поразведаю. Может, бутерброд тебе какой-нибудь соберу. Погоди здесь минутку. — Он исчез за дверью и вернулся. — Всё спокойно, можешь идти.