Живая защита

В углу конторы стояла печь. В открытой топке сухо трещал намоченный уголь, на плите всхлипывал кипящий чайник. За столом сидел мужчина. По его блестящей лысине тщательно извивались завитки редких прядей. С левого виска несколько завитков, с правого виска… «Тамочкин», — вспомнил Барумов.

— Вот нас и трое! — радостно пожал Тамочкин руку Павла.

— Не возражаю, — ответил Павел и полез в карман.

Тузенков, как хозяин, вызвался сбегать в магазин, Достал старые газеты, сдернул с вешалки авоську.

Как видно, Тамочкин здесь не впервые. Из письменного стола вынул граненые стаканы, зачерствелый хлеб, сало. Знает, что где лежит. Пока Тузенков бегал, он накрыл стол по всем правилам. Даже бумаги нарвал — салфетки…

Тузенков раскошелился. Одну бутылку взял на общие деньги, другую — на свои.

— Рад гостям! Если мало, еще соображу!

Павел с удовольствием пил жгучую жидкость. За день так наглотался холода, что от печи не отходил бы.

— Получил письмо от знакомого, — рассказывал он. — Чудеса, да и только. Представляете, у них вдоль железной дороги сажают полосы из одного тополя. Это, говорят, для защиты контактных проводов — побыстрее и повыше.

Тамочкин засмеялся.

— Они бы оформили как изобретение. Вот потеха.

Собственная шутка понравилась, и он добавил:

— А нас в соавторы! Глядишь, деньжонки…

— Недомыслие, — откликнулся Тузенков. — Какой-нибудь недоумок палку перегибает. Мало ли на свете чудаков.

Выпили еще. Павел раскраснелся. Он стал подумывать, что напрасно хитрит, не по-товарищески это.

— Знаете что? Признаться, это со мной случилось. Дементьев заставляет. Но, как видно, волна и до вас дойдет.

Тамочкин опустил стакан, озадаченно повел бровями. Подумав, он выпил, долго жевал кусочек сала.

— Как быть? — посмотрел на него Барумов.

— Чего расскакался? Не знаю. Против ветра охота ль.

— Значит, под ветер?

— Не под ветер, а с головой надо.

— Ладно. Вы как хотите, а я отказался.

Замолчали. Тамочкину стало неудобно. Сделать вид, что барумовский разговор не задел за живое, — значит, рассчитывать на дурака. Рано или поздно и его спросят.

— Думаю так. Дементьев есть Дементьев. Против не попрешь.

— Значит, будете сажать тополевые аллеечки?

— Прикажут — буду. Но… с головой. Местечко оставлю. Нынче топольки, а завтра? Погода всякая бывает. Гляжу на вас, хлопчики, институты покончали, а зеленые, Жизнь учит по-своему.

Настроение у Барумова упало.

— А ты как?

Тузенков пожал плечами.

— Тяжелая батарея… — Неуверенно поднял глаза на Барумова. — Кое в чем Тамочкин прав. Ну, поорем на совещании, а все равно Дементьев издаст приказ. А на железной дороге есть устав. А по уставу как надо? Выполни приказ, а потом жалуйся.

— Значит, тоже по ветру?

— Брось ты свои закавыки! Мы не дети, на вещи надо смотреть трезво.

— Как вы можете?! — вырвалось у Барумова.

Он встал из-за стола, с сухим брезентовым шумом начал натягивать плащ.

6

Гришка залез в кабину трактора, сел на холодное сиденье. Железки за ночь стали такими леденисто-жгучими, что руки невольно отдергивались. Подождать бы, когда обогреется, да жаль времени.

— Матузков, к начальнику! — крикнула бойкая сторожиха с порога конторы.

Поставил мотор на холостые обороты, спрыгнул на землю. В конторе Тузенков указал на скрипучий стул.

— Садись, подпиши вот, — двинул он но столу шуршащую бумагу.

Гришка осторожно, чтобы не испачкать, двумя пальчиками взял ручку. Он подписал бы, но что-то бросилось в глаза, не понравилось. С повисшей в воздухе ручкой начал читать с самого начала.

— Мы, мастера, механизаторы и рабочие… так-с… инициативу… понимая важность ограждения контактной… Гм-м-м… тополями… призываем последовать нашему… — бормотал под нос.

Дочитал, вопросительно посмотрел на Тузенкова.

— В этом деле я не смыслю.

— А тебе не все равно?

— Мне бы ума самому занять, а не хвастаться, что я обскакал других. Дескать, догоняйте.

Очень деликатно, прямыми пальцами, положил ручку в выемку на чернильном приборе — и к выходу.

— Чего же ты… Подпиши! — крикнул вдогонку Тузенков. — Уехать успеем!

Дверь, притянутая тугой пружиной, захлопнулась.

— О-о-от дисциплина, — недовольно проворчал Тузенков. — Ладно, еще поговорим.

Он оделся, заглянул в полевую сумку. График лесных полос, сброшюрованный в аккуратную книжицу, был на месте. Блокнот для записей. К ним сунул свернутый вчетверо лист, взятый со стола.

Трактор, гремя по укатанной машинами земле, развернулся в сторону длинной мачты выходного светофора. В кабине было тесновато. Зато разогретый мотор дышал машинным теплом. Пока ехали по поселку, молчали. Как только свернули с улицы на заросшую рыжим осенним бурьяном дорогу между телеграфными столбами, Тузенков спросил:

— Не хочешь участок поддержать?

— Еще как хочу! Глядишь, хатенку из одной комнатухи отгрохают. Девок навел бы… гарем!

— В чем же дело? Подпиши — и тебя увидят, оценят. А по заслугам и все остальное…

— Я тумак тумаком в тополях ваших. От людей стыдно. Учит других, дескать, а сам лаптем щи хлебает.