Живая защита

Она взглянула блеснувшими глазами, и только сейчас Тузенков заметил, что руки ее дрожали. Сунула в сумку завернутую фотокарточку и первой пошла к двери. На улице Тузенков сказал:

— Извините. Я не думал, что выйдет неприятность.

Каблуки сапожек впивались в скрипящий снег. Будто осторожничая, мягко шаркали большие мужские ботинки.

— У вас никаких моральных принципов… Вот это жизнь! — остро кололи слова Лены.

— Повышение по службе не означает морального падения, — заметил он.

— Такое повышение, как ваше? Что вы!.. Знаю в подробностях.

— Павел, оказывается, еще и сплетник.

— Называйте как хотите.

Получалось, что из-за фотокарточки сплетником становился Владимир. Его начало злить.

В принципе Елена права. Но надо понимать не только моральные идеалы. Существуют еще и требования земной жизни. Высокая мораль хороша, когда обыденность отлажена, как в механизме, когда общественное положение, материальная сторона — все приведено в точности с желанием. Вот тогда можно толковать о морали. Но сейчас…

— Вы ругаетесь, а не думаете о самом главном. Наша жизнь не так длинна…

— Знаю…

— Главное — верно начать…

— Как?

— Ну, как? Это не столь важно. Но — выиграть! А уж потом, на солидной должности, имея силу, надо быть во всем справедливым, надо отстаивать высокие идеалы. Силой надо отстаивать, а не болтовней. Вот так-то… В противном случае затеряешься в толпе. И будут писать в некрологе: был скромным… Будто скромность самое главное в жизни.

Лена не ответила, быстро побежала по ступенькам к входной двери больницы.

Тузенков постоял, подождал. Не оглянулась. Что ж… посмотрим, голубка, чья чаша окажется весомее: Барумова или Тузенкова.

4

Ничего особенного не произошло, а все-таки что-то случилось. «Его жена…» — не выходило из головы Лены. До этой фотокарточки знала о существовании неизвестной Жени. Из-за чего волноваться? А увидела своими глазами — и все опостылело. Не хотелось видеть его, говорить, — все переговорено. И вообще, зачем он нужен?

Лена стояла в гардеробной, рассматривая снимок. Время дежурства уже началось. Врач будет ругать. Ну и пусть! Она практикантка, а не штатная работница.

Она подошла к телефону-автомату, висевшему на стене, кинула в щелочку монету. Утомительно долго никто не отзывался. Настойчиво пищал зуммер. Павел должен быть в общежитии. Он говорил, что провели телефон. Рабочий день давно кончился. Он должен быть! А если к телефону подойдет любезный Тузенков? Ни одного слова о чем-либо другом, попросит Барумова, и все.

Ответили!

В первую секунду не нашла слов.

— Что же вы молчите? — окликнул незнакомый голос.

— Пожалуйста, я говорю… Павел, ты? Не узнала. Приди в сквер у больницы.

— Что-нибудь случилось?

— Приди!

Повесила трубку, захотелось плакать. Дура! Ну какая же дура… Положила фотокарточку в сумку, вышла на улицу. Мороз усиливался. Можно подождать в вестибюле. Но стоять на одном месте не было терпения, да и знакомых в больнице полно. Каждому надо ответить, почему стоишь да на кого глядишь.

В сквере было темно. Лишь у ворот на макушке телеграфного столба ослепительно блестела замороженная электрическая лампочка. По заснеженной аллее тянулись длинные тени корявых вязов. На другой стороне сквера трехэтажными прямоугольниками светились окна больницы. Снег был пронзительно скрипящим. Если бы Лене приказали в другой вечер одной гулять по этому скверу, ни за что не согласилась бы — страшно! А сейчас страх куда-то исчез.

Она не знала, что скажет сейчас Павлу. Ничего не знала, просто не могла оставаться наедине с фотокарточкой. Надо освободиться от этого груза. Выбросить? Но разве так избавишься от такой муки, что принес Тузенков? Отослать обратно? Дети могут так сделать, но не взрослые люди. Это могло означать одно: Елена презирает Женю. За что? Они же не видели друг друга! Ни разу не говорили!

От ворот бежал Павел. Она угадала сразу: шаги размашистые, локти прижаты к бокам, руки будто держали что-то у груди. Перед ней вмиг пристыл к белой аллее, загородил собою полсвета. Шумно выдохнул:

— Что случилось?

— Пойдем, — сказала Елена.

У ворот сквера под столбом с электрической лампочкой она достала фотоснимок.

— Вот! — и протянула Павлу.

— Бог мой… — удивился он. — Откуда? У меня была одна, затерялась.

— Еще бы…

— Что значит еще бы? В самом деле затерялась. Откуда?

Почему она до сих пор не подумала, откуда взял Тузенков? Неужели вправду прислали из деревни? С какою целью?

— Принес твой земляк.

— Вон что-о-о… А у него откуда?

— Говорит, твоя жена прислала для меня.

— Ага… Неужели сама?

— Больше ничего… Все сказала.

Ее голос обмяк, стал слабым, сиротливым. Павел поцеловал в холодные губы, ладонями начал отогревать ее щеки.

— Чего ты хочешь от Тузенкова? Его даже ругать не за что, он опять прав. Он же не соврал.

Елена ничего не понимала. Пришел Павел, не оправдывался, ничего не доказывал, а эта злосчастная карточка превратилась в пустую бумажку. И визит доброжелателя Тузенкова выглядел никчемным.

— Ну, иди. Мне дежурить.