Живой

Я переборщил с упражнениями на этой неделе и едва мог пошевелить рукой, когда просыпался каждое утро. Грэйс стала прятать мячик, который мне дали, чтобы я усиливал свою хватку. Небольшая раздражительность только еще больше проявлялась, когда подходило время для терапии. Сегодня вечером она сделала исключение.

Грэйс начала готовить чаще, и мама была благодарна ей за помощь. Она хорошо готовила и частенько позволяла мне помогать, чтобы я мог чувствовать, что вношу свою лепту в собственную заботу о себе. Иногда я снова ощущал себя ребенком. Я бы никогда не смог сам хорошо готовить, но это не было проблемой. Больше не было. Проблема была в том, что я больше не хотел быть один.

Мама явно видела это и начинала говорить о Грэйс при каждом удобном случае. Когда Мика заезжал в начале недели и спросил о ней, я не сомневался, что мама вмешалась. Моя семья хотела, чтобы я был счастлив, но они просто не понимали, что такой, как я, не мог быть с такой, как Грэйс. Больше не мог.

Она заслуживала кого-то лучше. Кого-то нормального.

В первую очередь, совсем не помогало то, что ей платили за то, чтобы она проводила время со мной.

— Как тебе спагетти? — спросила Грейс, прерывая мои невеселые мысли.

— Вкусные, — ответил я, поднимая вилку здоровой рукой и съедая ещё кусочек. Она задела меня плечом, и я выпустил мячик из больной руки. Он шлепнулся в мою тарелку, и я почувствовал, как соус забрызгал мою рубашку.

— А, черт! — проворчал я и, не долго думая, бросил вилку, с грохотом отправив ее на пол. Я покачал головой и попытался оттолкнуться от стола, но рука Грэйс на моем плече остановила меня.

— Ничего не было испорчено, Меррик. Просто на твоей пасте осталось совсем немного соуса, — бодро сказала она, убирая мячик из моей тарелки. Я слышал, как она передвигалась по кухне и открыла ящик, затем вложила мне в руку другую вилку.

Бегущая вода и звук ее напева заставили меня навострить уши. Я предположил, что она мыла мячик, но я не спросил и не шевелился. Когда она снова села рядом со мной и передала мне его, гнев, который чувствовал минуту назад, исчез.

Все в жизни случается к лучшему для нас, и пусть даже если бы случалось со мной чаще, чем совсем бы не происходило, Грэйс доказала бы, что это ерунда. Это можно почистить, вымести и забыть со временем.

Да, гнев исчез, но отчаяние все еще оставалось. Я хотел видеть, как она мне улыбается и говорит, что все будет хорошо. Я хотел видеть терпение в ее глазах бесконечное терпение ко мне.

Но я не мог.

Я даже не знал, как она выглядит, и, наконец, до меня дошло, что я никогда не спрашивал.

— Грэйс?

— Да?

Я откашлялся и, медленно сделав глоток воды, осторожно к ней повернулся.

— Какого цвета твои волосы?

Она явно не ожидала этого вопроса. Доказательством этому было ее потрясенное молчание.

— Грэйс?

— О, Боже, я даже не подумала рассказать тебе, как я выгляжу, — сказала она с улыбкой в голосе.

— Я никогда и не спрашивал, — подчеркнул я.

Она заерзала на стуле и отодвинула тарелку, звук заставил меня забеспокоиться. Затем я почувствовал прикосновение к моей рубашке спереди: она вытирала соус.

Боже, если бы она знала, как это на меня действовало.

— Ммм, каштановые.

— Какого оттенка?

— Разве каштановый оттенок не один?

Я покачал головой и закатил глаза.

— Оттенков каштанового много. Светло-каштановый, темно-каштановый, рыжеватый, золотистый.

— Темно каштановые. Темнее твоих, — быстро сказала она.

— Какой длины?

— Чуть ниже лопаток.

Я кивнул и, подняв руку, показал на мои глаза.

— А какого цвета у тебя глаза?

Она глубоко вздохнула и медленно выдохнула.

— Они на самом деле не однородного оттенка. Орехового цвета, я думаю.

Мне нужно было больше. Мне нужно было видеть ее у себя голове, запомнить, как она выглядела. Я знал, я видел ее все те годы назад. Я должен был видеть ее.

— Опиши мне их.

Она сухо засмеялась.

— Что? Как?

Я продолжал смотреть вперед и пожал плечами.

— Иди и посмотри в зеркало, если необходимо, но мне нужно, чтобы ты описала их для меня.

— Зачем?

— Пожалуйста.

Я не знаю, почему не смог просто принять ее простой ответ. Я мог представить пару карих глаз, обрамленных длинными черными ресницами. Я мог видеть их в своей голове так ясно, что это могли быть ее глаза, которые я на самом деле представлял. Но мне нужно было быть уверенным. Мне нужно было представить их точно такими, какими они были. В тот момент ничто больше не удовлетворило бы меня.

Грэйс поднялась со стула и направилась в коридор. Я съел еще немного спагетти, пока ждал и пытался успокоить свои нервы. Мне не следовало расспрашивать свою сиделку, как она выглядит, потому что это только усугубляло мое положение. У меня уже были к Грэйс чувства, которые я не совсем понимал. Чувства, которые я не имел права иметь к ней. Большую часть нашей жизни мы были соседями, и не один раз я видел ее в полном смысле слова. Я был невнимательной скотиной.

Сейчас?

Все было по-другому.