Живой Пушкин. Повседневная жизнь великого поэта

Вероятней всего, собака, благодаря которой фрейлина Александра Россет стала обладательницей царского платка, и был пудель Гусар. Осталось изображение учёного пса: он удостоился чести быть запечатлённым вместе со своим августейшим хозяином на парадном портрете Николая I; серый пудель Гусар изображён (в технике римской мозаики) и на крышке малахитового пресса, что всегда находился на рабочем столе государя.

В конце 1830-х (по другим сведениям, в начале 1840-х годов) верный Гусар за старостью лет мирно почил: пса с подобающими почестями погребли в Царском Селе, «в собственном Государевом саду, около колоннады», и воздвигли на том месте особый памятник.

…В эпистолярном наследии Пушкина можно найти немало забавных суждений и сравнений, касающихся четвероногих друзей. Вот он полушутя спрашивает Антона Дельвига: «Рыцарский Ревель разбудил ли твою заспанную Музу?..» И серьёзно наставляет: «Кстати: Сомов говорил мне о его Вечере у Карамзина. Не печатай его в своих Цветах. Ей-богу, неприлично. Конечно, вольно собаке и на владыку лаять, но пускай лает на дворе, а не у тебя в комнатах».

Другое письмо – князю Вяземскому, отправленное из Михайловского в мае 1826-го. «Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? – с вызовом вопрошает Пушкин друга – Если царь даст мне свободу, то я месяца не останусь».

Я не богач – и лаем пёс привратный
Не возмущал мечты моей приятной…

Собака на цепи – вот подлинный символ несвободы для Пушкина! По воспоминаниям, поэт, отпуская своего верхового коня побегать по лугу, любил повторять, что всякое животное имеет право на свободу.

Словно поэтический отклик былой досады – одна лишь строчка стихотворения «Влах в Венеции»:

Я неволен, как на привязи собака…

Совершенно иная «нота» взята в пушкинском письме княгине Вере Вяземской: «…Позвольте повергнуться мне к ножкам Вашего сиятельства и принести всеподданнейшую мою благодарность за собачку (символ моей к Вам верности), вышитую на канве собственными Вашими ручками и присланную мне в моё чухонское уединение».

Как легко сопоставить ту благодарность, нарочито высокопарную, с пламенной речью Полины, где героиня «Рославлева» гневно вопрошает подругу: «…Разве женщины не имеют отечества? разве нет у них отцов, братьев, мужьев? Разве кровь русская для нас чужда? Или ты полагаешь, что мы рождены для того только, чтоб нас на бале вертели в экосезах, а дома заставляли вышивать по канве собачек?..»

Время действия: Отечественная война 1812 года, – идут тяжёлые кровопролитные бои. Не время для пустых забав.

Царскосельская беглянка

На даче в Царском Селе, где проводил Пушкин счастливые месяцы супружества, случилась пропажа: потерялась домашняя любимица. Собачка убежала, и поэт приложил немало сил, чтобы отыскать беглянку, потому что юная Натали очень печалилась из-за её пропажи.

Не иначе как здешний воздух, насыщенный «флюидами свободы», чувствительными для тонкого собачьего обоняния, побуждал (в то же самое время) и любимцев Николая I к побегам из дворца. Царских собак Гусара и Драгуна, «увлечённых» прелестями вольной жизни, скоро нашли – ведь назначено было солидное вознаграждение!

Но история с пушкинской собачкой – тоже со счастливым концом. Сохранилась и любопытная записка поэта Николаю Михайловичу Коншину, правителю Царскосельской канцелярии: «Собака нашлась благодаря Вашим приказаниям. Жена сердечно Вас благодарит, но собачник поставил меня в затруднительное положение. Я давал ему за труды 10 рублей, он не взял, говоря: мало, по мне и он, и собака того не стоят, но жена моя другого мнения…»

Слова о непомерной плате за беглянку брошены Пушкиным явно в сердцах, но для кошелька поэта потеря ощутимая – деньги по тем временам немалые. Видимо, таковой была обычная цена за поимку исчезнувшего любимца, свидетельством чему объявление в «Санкт-Петербургских новостях» за 1819 год: «Прошлого июня 19 числа пропала маленькая собачка шпиц, у коей шерсть белая, туловище до половины острижено, с чёрными пятнами. Кто оную доставит по Большой Морской, под № 175, тот получит от г-на Кокошкина десять рублей в награждение». Хозяева потерявшихся шпицев, мопсов и «оболонских» собак, то есть болонок, готовы были выложить за радость вновь увидеть любимое существо и полтораста рублей!

Вот вопрос, далеко не праздный, ответ на который так и не найден: держал ли Александр Сергеевич собак, будучи уже главой многочисленного семейства? Косвенное подтверждение тому, что в доме Пушкиных жили собаки, – письмо к тёще Наталии Ивановне Гончаровой, где поэт, упоминая о затеях трёхлетней дочери, шутливо замечает: «Маша просится на бал и говорит, что она танцевать уже выучилась у собачек. Видите, как у нас скоро спеют; того и гляди будет невеста».

Видела ли девочка дрессированных собачек на цирковом представлении либо, что более вероятно, они жили в её родительском доме? В любом случае ясно одно: собаки были любимы не только поэтом, но и его детьми.