Живой Пушкин. Повседневная жизнь великого поэта

Иван Петрович так же глуп,
Семён Петрович так же скуп,
У Пелагеи Николавны
Всё тот же друг мосьё Финмуш,
И тот же шпиц, и тот же муж…

В «Онегине» поэт упоминает не только домашних любимцев – комнатных мосек и шпицев, – но и самых обыкновенных дворовых псов. Вот влюблённая Татьяна отправляется в деревню, где некогда «скучал Евгений»:

И входит на пустынный двор.
К ней, лая, кинулись собаки.
На крик испуганный ея
Ребят дворовая семья
Сбежалась шумно. Не без драки
Мальчишки разогнали псов,
Взяв барышню под свой покров.

Пушкинский образец милой уездной барышни: «стройная, меланхолическая, лет семнадцати, воспитанная на романах и на чистом воздухе». Юная особа «целый день в саду или в поле с книгой в руках, окружена дворовыми собаками…»

И простая дворняжка, «подружка» в зимних забавах деревенской детворы, не забыта автором «энциклопедии русской жизни»:

Вот бегает дворовый мальчик,
В салазки жучку посадив,
Себя в коня преобразив.

Другая «жучка» представлена читателю, но уже на страницах поэмы «Граф Нулин». Наталья Павловна, проводив супруга на охоту, скучая, читает роман и поглядывает в окно:

Но скоро как-то развлеклась
Перед окном возникшей дракой
Козла с дворовою собакой
И ею тихо занялась.
Кругом мальчишки хохотали.

Уморительная сценка. Ещё один собачий «персонаж», безымянный «шпиц косматый», удостоился чести стать «героем» поэмы – спасшим честь своей «целомудренной» хозяйки.

Сгорел граф Нулин от стыда,
Обиду проглотив такую.
Не знаю, чем бы кончил он,
Досадой страшною пылая —
Но шпиц косматый, вдруг залая,
Прервал Параши крепкий сон.
Услышав граф её походку
И проклиная свой ночлег
И своенравную красотку,
В постыдный обратился бег.

«Герои» романов и повестей

Но и в прозе Александр Сергеевич отдал своеобразную дань четвероногим любимцам. Помните, что послужило началом вражды между богатым и своенравным барином Троекуровым и его давнишним приятелем, бедным, но гордым Андреем Гавриловичем Дубровским в одноимённом пушкинском романе? Злая насмешка псаря-холопа.

«Хозяин и гости пошли на псарный двор, где более пяти сот гончих и борзых жили в довольстве и тепле, прославляя щедрость Кирилы Петровича на своем собачьем языке. Тут же находился и лазарет для больных собак, под присмотром штаб-лекаря Тимошки, и отделение, где благородные суки ощенялись и кормили своих щенят. Кирила Петрович гордился сим прекрасным заведением и никогда не упускал случая похвастаться оным перед своими гостями, из коих каждый осматривал его по крайней мере уже в двадцатый раз. Он расхаживал по псарне, окружённый своими гостями и сопровождаемый Тимошкой и главными псарями; останавливался пред некоторыми конурами, то расспрашивая о здоровии больных, то делая замечания более или менее строгие и справедливые, то подзывая к себе знакомых собак и ласково с ними разговаривая. Гости почитали обязанностию восхищаться псарнею Кирилы Петровича. Один Дубровский молчал и хмурился. Он был горячий охотник. Его состояние позволяло ему держать только двух гончих и одну свору борзых; он не мог удержаться от некоторой зависти при виде сего великолепного заведения. “Что же ты хмуришься, брат, – спросил его Кирила Петрович, – или псарня моя тебе не нравится?” “Нет, – отвечал он сурово, – псарня чудная, вряд людям вашим житьё такое ж, как вашим собакам”. Один из псарей обиделся. “Мы на своё житьё, – сказал он, – благодаря Бога и барина, не жалуемся, а что правда, то правда, иному и дворянину не худо бы променять усадьбу на любую здешнюю конурку. Ему было б и сытнее, и теплее”. Кирила Петрович громко засмеялся при дерзком замечании своего холопа, а гости вослед за ним захохотали, хотя и чувствовали, что шутка псаря могла отнестися и к ним. Дубровский побледнел и не сказал ни слова. В сие время поднесли в лукошке Кириле Петровичу новорождённых щенят – он занялся ими, выбрал себе двух, прочих велел утопить. Между тем Андрей Гаврилович скрылся, и никто того не заметил».