Живой Пушкин. Повседневная жизнь великого поэта

И хотя ни один из проектов не был признан достойным, однако пятерым конкурсантам, в их числе и Александру Опекушину, выделили поощрительные премии.

Ровно через год в зале Императорской академии художеств прошёл второй конкурс. Опекушин представляет четыре модели будущего памятника, и лишь одна из них, достойная стать основой «дальнейших творческих поисков», приковывает внимание строгого жюри и публики. Одобрения судей удостоился также скульптор Пармен Петрович Забелло, представивший на конкурс три модели.

Но критика бесстрастна: ни одна из них «не достойна быть памятником Пушкину», так как «ни красоты, ни мысли, ни воображения в этих моделях нет», нет «художественного чувства и ясности понимания… творчества Пушкина». Журналисты выносят ещё более суровый вердикт: конкурс производит «тяжёлое впечатление убогостью выставленных моделей».

И вот последний открытый конкурс в мае 1875-го. У Опекушина – шесть моделей, у Забелло – четыре. А ещё – работы скульпторов Антокольского и Шредера.

Какие страсти кипели вокруг будущего памятника! Победитель Александр Опекушин ликовал: «Было три лихорадочных конкурса. В двух из них участвовали все скульпторы того времени. Ах, как было жарко! Ах, какая суматоха! Сколько зависти было друг к другу; каждый хотел быть ваятелем, по выражению Белинского, “вековечного памятника” – человеку, который впитал в себя огромное количество красок и музыки жизни».

Опекушинская модель под счастливым номером семь признана лучшей! В ней, по мнению судей, благодаря энергичной и яркой технике найден образ «поэта впечатлительного, искушённого опытом жизни, удержавшего все прелести мечтательности». Да и сам выбор позы Пушкина, соединённый «с простотою, непринуждённостью и спокойствием», более всего соответствовал характеру поэта. Став обладателем первой премии, Александр Михайлович получил и заказ на изготовление статуи поэта.

Поистине, Опекушин сотворил чудо: вот уже второе столетие бронзовый Пушкин в романтическом плаще и опущенной дорожной шляпе, печально склонив голову, думает о чем-то далёком и вечном.

«И кудри чёрные до плеч»

…Отпустил я себе бороду…

Пушкин – жене

Локоны и парики

Менялась легкокрылая мода – в давние времена её именовали «прихотливым божеством» – менялись и прически. Почти исчезли старомодные завитые парики, и мужской образ стал более сдержанным, с налётом некоей строгости.

Вот мой Онегин на свободе;
Острижен по последней моде…
И в других строфах:
И мокрой щёткою своей
Не гладит стриженых кудрей.

«Короткие стрижки денди противопоставлялись длинные кудри вольнодумца. На проекте иллюстрации к первой главе, который Пушкин набросал на обороте письма к брату Льву, изобразив себя со спины, отчетливо видны длинные до плеч волосы поэта», – замечал знаток пушкинской эпохи Юрий Лотман.

Возникает и поэтический образ мечтателя Ленского:

Он из Германии туманной
Привёз учёности плоды,
Вольнолюбивые мечты,
Всегда восторженную речь
И кудри чёрные до плеч.

«Ещё в 1819 году распространились гравюрные портреты Карла Занда, юноши с длинными кудрями, – отмечала пушкинист Татьяна Цявловская – Среди молодёжи пошла мода на длинные волосы. Это было веяние времени. Вызвано оно было тем же вольнолюбивым духом – подражанием хотя бы внешности Карла Занда. Вот тогда-то Пушкин и стал ходить со спадающими локонами».

Немецкий студент Карл Людвиг Занд, кинжалом заколовший Августа фон Коцебу – писателя, замеченного в травле студенческих организаций, – и взошедший на эшафот в Германии.

О юный праведник, избранник роковой,
О Занд, твой век угас на плахе…

«Вечная тень» немецкого вольнолюбца надолго прижилась в России: молодые люди, подражая ему, обзавелись ниспадающими до плеч «зандовскими» кудрями.

Не избежал того поветрия и Пушкин: на многих автопортретах запечатлел он себя в романтическом образе. Правда, среди них не увидишь Пушкина, обритого наголо. А ведь в молодости ему однажды пришлось расстаться с роскошной своей шевелюрой – и всё из-за «гнилой горячки», приключившейся с ним в Петербурге.

Одолевший болезнь молодой поэт, остриженный наголо, принуждён был надеть парик. Уже тогда пышные парики считались атрибутами минувшего Екатерининского века, дозволенными лишь его седым свидетелям.

После кончины императора Павла модники забросили парики: почитаться стали естественные прически. Только престарелые вельможи являлись на балах и раутах в напудренных париках.

Особо яро хранило верность привычке старое московское дворянство. И то подмечено Пушкиным – Татьяна Ларина в гостях у «скучной тётки», где подсевший к ней Вяземский пытается развлечь её беседой. Что вызывает некий интерес к провинциальной барышне: