Живой Пушкин. Повседневная жизнь великого поэта

Войдя в пору зрелости, Александр Сергеевич носил пышные бакенбарды, но вряд ли уделял должное время их уходу.

Вот непредвзятый взгляд юной Анны Олениной, петербургской барышни, чуть было не ставшей супругой поэта. Она оставила в дневнике, сберёгшем колорит прошедшей эпохи, словесный портрет Пушкина, «самого интересного человека своего времени». По её же словам: «Бог, даровав ему Гений единственный, не наградил его привлекательною наружностью. Лицо его было выразительно, конечно, но некоторая злоба и насмешливость затмевала тот ум, который виден был в голубых или, лучше сказать, стеклянных глазах его. Арапский профиль, заимствованный от поколения матери, не украшал лица его, да и прибавьте к тому ужасные бакенбарды, растрёпанные волосы, ногти как когти, маленький рост, жеманство в манерах, дерзкий взор на женщин, которых он отличал своей любовью, странность нрава природного и принуждённого и неограниченное самолюбие – вот все достоинства телесные и душевные, которые свет придавал Русскому Поэту XIX столетия».

Знакомец поэта, чиновник III отделения Михаил Попов замечал, что Пушкин «то отпускал кудри до плеч, то держал в беспорядке свою курчавую голову; носил бакенбарды большие и всклокоченные…»

Не кроются ли истоки подобной небрежности в генетических привычках предков поэта?! Ведь далёкий прародитель поэта Григорий Морхинин, по прозвищу Пушка, живший в XIV столетии, имел фамилию, проистекшую от славянского прозвища Морхиня, что значило «растрёпанный». Как знать, может, столь дерзкая версия, восходящая к истокам пушкинского рода, отчасти и правомерна? Думается, поэт, дороживший малыми свидетельствами о своих исторических предках, её бы не отверг…

Без бакенбард немыслим образ Пушкина. Правда, они имели вполне естественную способность быстро разрастаться. Ещё одно позднее свидетельство современника о внешности поэта: «Наружно он мало переменился, оброс только бакенбардами; я нашёл, что он тогда был очень похож на тот портрет, который потом видел в “Северных цветах” и теперь при издании его сочинений П.В. Анненковым».

Бакенбарды (от немецкого Backenbart, где Backen – «щека», а Bart – «борода», или от нидерландского Bakkebaarden) – это полоски волос, кои оставляются их владельцем при бритье между висками и ртом. Зачастую они соединяются с усами в одну линию, оставляя подбородок гладко выбритым.

Некогда американский солдат Эмброуз Бернсайд, позже ставший сенатором, положил начало модному стилю: sideburns. Мода на бакенбарды прижилась в Англии XVIII века, оттуда веяние на брутальный мужской образ достигло Германии, затем и России.

Павел I не потерпел столь дерзостной моды в своей империи. Исполняя волю его величества, обер-полицмейстер Петербурга в августе 1799 года издал строгое предписание: мужчинам надлежит быть гладко выбритыми – никакие бороды, усы, а тем паче бакенбарды, на лице недопустимы! Сам же император исправно брился, а волосы Павла были заплетены в косичку.

Ко времени указа будущему владельцу самых знаменитых в России бакенбард Александру Пушкину сравнялось всего три месяца. Вот уж, право, ирония судьбы!

Запрет Павла I забылся тотчас после его кончины, и мода на бакенбарды вновь вернулась. «Впрочем, я утешаю себя мыслию, что борода и патриархальный порядок не сегодня, так завтра возьмут своё: круглые бакенбарды завладевают уже подбородком, сливаются почти в одно целое – вещают близость божественного переворота», – «пророчествовал» писатель и критик Александр Бестужев-Марлинский.

Со временем появилось несколько фасонов бакенбард. Иногда на гладко выбритом лице от виска на щеках оставляли узкие полоски, именуемые «фаворитами».

Александр Сергеевич, равно как Иван Андреевич Крылов и Пётр Иванович Багратион, отдал предпочтение классическим «сенаторским» бакенбардам, не соединённым друг с другом (их длина – от виска до конца щеки), без бороды и усов.

Много позже, живя в нижегородском сельце Болдино, Пушкин отрастил бороду и усы. И посмеивался над собой в письме к жене. «Ты спрашиваешь, как я живу и похорошел ли я? – На этот вопрос Наталии Николаевны супруг отвечает ей шутливым образом – Во-первых, отпустил я себе бороду: ус да борода – молодцу похвала; выду на улицу, дядюшкой зовут».

В его чудесной бороде
Таится сила роковая…

«Когда он проезжал через Москву, его никто почти не видал, – сообщает философ-славянофил Иван Киреевский поэту Языкову – Он пробыл здесь только три дня и никуда не показывался, потому что ехал с бородой, в которой ему хотелось показаться жене».

Будущая свекровь Натали, по словам Льва Павлищева, её внука, не признавала бород: «Надежда Осиповна питала особую антипатию к усам, а главное к бороде, считая эти украшения признаком самого дурного тона». Однако ей пришлось-таки примириться с усами любимого Лёвушки, поскольку младший сын «служил в кавалерии», но она «не могла помириться с вышедшим в начале 30-х годов разрешением носить усы пехоте и кирасирским полкам».

Мечты двадцатилетнего поэта: