И в свой последний приезд в Москву Пушкин жил у Нащокина, где был принят как родной. Вернувшись в Петербург, вернее на дачу на Каменном острове, поэт передал Натали подарок друга – ожерелье.
Приезжал к Пушкиным в Петербург и Павел Воинович. В июле 1833 года, когда у поэта родился сын Александр, Пушкин хотел, чтобы его крёстным отцом непременно был Нащокин, и просил друга приехать к нему. Надо думать, что Наталия Николаевна была душевно рада его согласию – лучшего крёстного для сына ей трудно было желать!
Отношения двух семей складывались на редкость удивительно – в них не было места расчёту, подозрениям, зависти, ревности. И как вспоминала Вера Александровна, её супруг «обожал Наталию Николаевну и всегда, когда она выезжала куда-нибудь от нас, он нежно, как отец, крестил её».
Потому ничего нет необычного в том, что и замечательный тот домик, дорогую игрушку, завещал Наталии Николаевне добрейший Павел Воинович, зная, что этим он доставит огромное удовольствие обоим – ей и поэту. «Как много я Вам предан», – напишет как-то Нащокин супругам Пушкиным. И то было сущей правдой.
«У Старого Пимена»
Последний московский адрес поэта: дом в Воротниковском переулке, что в приходе Пименовской церкви. Впервые церковь Святого Пимена, что в Старых Воротниках, упоминается в XV веке, и была она приходской для слободы воротников – дозорных караульщиков городских ворот.
Второго мая 1836 года Пушкин из Петербурга, заночевав в Твери, приехал в Москву. «Я остановился у Нащокина… Жена его очень мила. Он счастлив и потолстел. Мы, разумеется, друг другу очень обрадовались и целый вчерашний день проболтали Бог знает о чём», – сообщает он Наталии Николаевне. И называет свой новый адрес: «Москва, у Нащокина – противу Старого Пимена, дом г-жи Ивановой».
Тот же адрес: «В Москве у Старого Пимена» Пушкин указывает и на письме, адресованном другу из Петербурга, – в нём весть о благополучном рождении младшей дочери.
Вера Александровна, супруга Нащокина, приводит любопытный диалог:
«Один раз Пушкин приехал к нам в праздник утром. Я была у обедни в церкви Св. Пимена, Старого Пимена, как называют её в Москве в отличие от Нового Пимена, церкви, что близ Селезнёвской улицы.
– Где же Вера Александровна? – спросил Пушкин у мужа.
– Она поехала к обедне.
– Куда? – переспросил поэт.
– К Пимену.
– Ах, какая досада. А зачем ты к Пимену пускаешь жену одну?
– Так я ж её пускаю к старому Пимену, а не к молодому! – ответил муж».
Соль той шутки в том, что в Москве, в Сущёве, был ещё один храм во имя святого Пимена, который, дабы не спутать со «Старым Пименом» именовали «Молодым» или «Новым».
Неизвестно «наведывался» ли Александр Сергеевич к «Старому Пимену» (это последний московский храм, где он мог быть на службе, – тем более что отъезд поэта из Первопрестольной совпал с празднованием памяти святителя Алексия), но церковь связана с посмертной памятью Пушкина: и Павел Воинович, горевавший о потере друга, и Вера Александровна горячо молились в её стенах, ставили свечи за упокой его души.
Сергею Гончарову, младшему брату Натали, выпала печальная миссия – сообщить Нащокину о дуэли и смерти Пушкина. Январским днём 1837-го он привёз в дом в Воротниковском переулке роковую весть, ставшую потрясением для верного друга Александра Сергеевича…
«Как сейчас помню день, – рассказывала Вера Александровна, – в который до нас дошла весть, что все кончено, что поэта больше нет на свете. На почту от нас поехал Сергей Николаевич Гончаров, брат жены Пушкина.
У нас в это время сидел актёр Щепкин и один студент, которого мы приютили у себя. Все мы находились в томительном молчаливом ожидании. Павел Воинович, неузнаваемый со времени печального известия о дуэли, в страшной тоске метался по всем комнатам и высматривал в окна: не увидит ли возвращающегося Гончарова; наконец, остановившись перед студентом, он сказал, показывая ему свои золотые часы: “Я подарю тебе вот эти часы, если Пушкин не умер, а вам, Михаил Семёнович, – он обратился к Щепкину, – закажу кольцо”.
Я первая увидала в окно возвращающегося Гончарова. Павел Воинович бросился на лестницу к нему навстречу, я последовала за ним.
Не помню, что нам говорил Гончаров, но я сразу поняла, что непоправимое случилось, что поэт оставил навсегда этот бренный мир.
С Павлом Воиновичем сделалось дурно. Его довели до гостиной, и там он, положив голову и руки на стол, долго не мог прийти в себя. <… >
Павел Воинович, так много тревожившийся последние дни, получив роковое известие, слёг в постель и несколько дней провёл в горячке, в бреду. Я тоже едва стояла на ногах. День и ночь у нас не гасили огни…»
(О самой Вере Александровне вспомнили лишь в 1899 году, когда Россия готовилась отметить столетие со дня рождения Пушкина, вспомнили – и подивились, что ещё жива женщина, дружбой с которой так дорожил поэт и коей с почтением целовал не просто руку, а особенно, по-пушкински – ладонь!)
И можно ли сомневаться, что церковь Святого Пимена стала первой в Москве, где прошла панихида по убитому поэту?!