В записках молодого графа есть и весьма тонкие наблюдения, многое объясняющие в грядущих событиях: «В Петербурге, где она блистала, во-первых, своей красотой и в особенности тем видным положением, которое занимал её муж, – она бывала постоянно и в большом свете, и при Дворе, но её женщины находили несколько странной. Я с первого же раза без памяти в неё влюбился; надо сказать, что тогда не было почти ни одного юноши в Петербурге, который бы тайно не вздыхал по Пушкиной; её лучезарная красота рядом с этим магическим именем всем кружила головы; я знал очень молодых людей, которые серьёзно были уверены, что влюблены в Пушкину, не только вовсе с нею не знакомых, но чуть ли никогда собственно её даже и не видевших».
…В сентябре Пушкин выехал в Москву «поспешным дилижансом». Дом на Фурштатской опустел: Наталии Николаевне вновь предстояла разлука с мужем. А ему – новые тревоги: «Не можешь вообразить, какая тоска без тебя. Я же всё беспокоюсь, на кого покинул я тебя! на Петра, сонного пьяницу, который спит, не проспится…; на Ирину Кузьминичну, которая с тобою воюет; на Ненилу Ануфриевну (прислуга Пушкиных –
Но «жёнка душа» вполне освоилась с ролью не только супруги, матери, но и хозяйки. «Ты, мне кажется, воюешь без меня дома, сменяешь людей, ломаешь кареты, сверяешь счёты, доишь кормилицу. Ай да хват-баба! что хорошо, то хорошо», – радовался Пушкин.
В этих стенах Натали довелось испытать и чувство, прежде ей почти неведомое. Верно, ревнивые строки молодой жены доставляли поэту особое, ни с чем не сравнимое удовольствие. Как радостно отшучивался Пушкин: «Грех тебе меня подозревать в неверности к тебе и в разборчивости к жёнам друзей моих. Я только завидую тем из них, у коих супруги не красавицы, не ангелы прелести, не мадонны etc. etc.»
Дом Алымова, единственный из всех петербургских адресов женатого Пушкина (за исключением снимаемых на лето дач), не сохранился: на его месте в 1876 году воздвигли великолепный каменный особняк.
А вот ангелочки, с коими Сергей Львович сравнивал некогда маленькую внучку, и по сей день взирают на прохожих с фасада изысканной в стиле барокко лютеранской церкви-ротонды Святой Анны, что на другой стороне улицы. Как и в те достопамятные времена, когда по Фурштатской прогуливались супруги Пушкины.
В доме на Большой Морской
Возвращение из Москвы осенью 1832-го сопряжено было для Пушкина с немалыми беспокойствами. «Приехав сюда, нашёл я большие беспорядки в доме, – пишет он в начале декабря Нащокину, – принуждён был выгонять людей, переменять поваров, наконец нанимать новую квартиру, и следственно, употреблять суммы, которые в другом случае оставались бы неприкосновенными».
К хлопотам хозяйственным добавились и семейные. В том же письме поэт доверительно сообщает другу: «Наталья Николаевна брюхата опять, и носит довольно тяжело. Не приедешь ли крестить Гаврила Александровича?»
Именно так Пушкин хотел почтить память своего далёкого предка, прославившегося в Смутное время. Но Наталия Николаевна с этим именем не согласилась, и сына нарекли Александром.
Грядущее событие не осталось незамеченным, и князь Вяземский в начале 1833 года спешит поделиться с Жуковским собственными наблюдениями: «Пушкин волнист, струист, и редко ухватишь его. Жена его процветает красотою и славою. Не знаю, что делает он с холостою музой своей, но с законною трудится он для потомства, и она опять с брюшком».
Итак, в декабре того же 1832 года Пушкины перебрались с Фурштатской на новую квартиру в дом Жадимеровского, что на углу Большой Морской и Гороховой. Иногда в адресе указывали: «У Красного моста».
С домовладельцем Петром Алексеевичем Жадимеровским, выходцем из богатой купеческой семьи, заключён контракт на аренду квартиры сроком на год: «…в собственном его каменном доме… отделение в 3-м этаже, на проспекте Гороховой улицы, состоящее из двенадцати комнат и принадлежащей кухни, и при оном службы… В трёх комнатах стены оклеены французскими обоями, в пяти комнатах полы штучные, в прочих сосновые, находящиеся в комнатах печи с медными дверцами… в кухне английская плита, очаг с котлом и пирожная печь с машинкою». Стоили новые апартаменты недёшево – три тысячи триста рублей банковскими ассигнациями в год.
Дом на Большой Морской памятен светскими успехами Натали – от его подъезда экипаж доставлял первую красавицу Петербурга в Зимний и в Аничков, на Дворцовую и Английскую набережные к особнякам Лавалей, Фикельмонов и Салтыковых. Зима в тот год выдалась на редкость весёлой: костюмированные балы, рауты, музыкальные вечера и масленичные гулянья казались одним нескончаемым празднеством. В феврале 1833-го на маскараде жена поэта в облачении жрицы солнца имела особый успех – тогда сам Николай I провозгласил её «царицей бала».