На Соборной площади памятник простоял почти семь десятилетий: в 1914-м, когда Россия объявила войну Германии, городские власти в патриотическом порыве решили перенести статую и установить её перед зданием Екатеринославского исторического музея. Затем грянул революционный семнадцатый – «императрицу» свергли с пьедестала. И всё же благодаря заступничеству директора исторического музея Д.И. Яворницкого бронзовая Екатерина была спасена: под покровом ночи учёный и его помощники закопали статую в землю. Лишь через два года памятник извлекли из тайника и установили в тихом музейном дворике среди… каменных «половецких баб». Сохранилась довоенная фотография – зрелище поистине фантастическое…
А в 1941-м в Днепропетровск (бывший Екатеринослав) вошли немецкие войска, и вскоре, в ноябре, трофейная команда вывезла «августейшую бабушку» в Германию. И следы её затерялись…
Странствия бронзовой императрицы по Российской империи завершились столь же внезапно, как некогда и её царствование: Берлин – Калуга – Полотняный Завод – Петербург – Екатеринослав и, возможно, – вновь Берлин. Круг таинственным образом сомкнулся.
Есть в том некое таинство: немецкая принцесса София-Фредерика-Августа и самодержица Российской империи Екатерина II будто соизволила покинуть страну, где память о её великих трудах и заслугах была предана забвению на долгие-долгие годы, и вернулась на родину, в Германию.
Вся эта необычная история дарит и надежду – весьма сомнительно, что прекрасное произведение немецкого искусства разделило участь простой глыбы металла и пошло на переплавку. Стоило ли ради того отправлять на её поиски особую трофейную команду! Если уж рукописи не горят, как утверждал классик, то и статуи не плавятся. Быть может, бронзовая Екатерина, вобравшая в себя три века российской истории, в их числе и столь разновеликие события: расцвет дворянского рода Гончаровых, венчание русского гения, Вторая мировая война, – отыщется в Германии и займёт подобающее ей место в Царском Селе, как мечтал о том Александр Сергеевич…
Но вернёмся вновь в Петербург, на Фурштатскую, в год 1832-й.
«Я хотел бы получить за нее 25 000 р., что составляет четвёртую часть того, что она стоила… – обращается Пушкин за содействием к Бенкендорфу – В настоящее время статуя находится у меня (Фурштатская улица, дом Алымова)».
Видимо, этот петербургский адрес помнился Натали необычным подарком – поэтическим подношением от графа Дмитрия Ивановича Хвостова, стихотворные опусы коего не раз вызывали усмешку её мужа. Стихотворение «Соловей в Таврическом саду» сопровождалось любезным посланием графа: «Свидетельствуя почтение приятелю-современнику, знаменитому поэту Александру Сергеевичу Пушкину, посылаю ему песенку моего сочинения, на музыку положенную, и прошу в знак дружбы ко мне доставить оную вашей Наталье Николаевне».
«Жена моя искренно благодарит Вас за прелестный и неожиданный подарок», – спешит с ответом Пушкин и обещает на днях «явиться с женою на поклонение к нашему славному и любезному патриарху».
Напевала ли Наталия Николаевна подаренную ей «песенку»? Впрочем, почему бы и нет? Ведь однажды Пушкин в разговоре со старой уральской казачкой обмолвился: красавица-жена будет петь её старинную песню.
Ну а граф Хвостов, польщённый благосклонным отзывом Александра Сергеевича, не преминул сделать запись, что «музыка на сей голос и со словами помещена в Музыкальном журнале г Добри». Но разыскать ноты славной песенки, что когда-то порадовала Натали, пока так никому не удалось.
После рождения первенца Натали ещё более похорошела, и князь Вяземский сообщил о том супруге: «Наша поэтша Пушкина в большой славе и очень хороша».
Впервые посетив дом поэта, граф Владимир Соллогуб был покорён божественной красотой его супруги: «Самого хозяина не было дома, нас приняла его красавица жена. Много видел я на своем веку красивых женщин, много встречал женщин ещё обаятельнее Пушкиной, но никогда не видывал женщины, которая соединила бы в себе такую законченность классически правильных черт и стана. Ростом высокая, с баснословно тонкой тальей, при роскошно развитых плечах и груди, её маленькая головка, как лилия на стебле, колыхалась и грациозно поворачивалась на тонкой шее; такого красивого и правильного профиля я не видел никогда более… Да, это была настоящая красавица, и недаром все остальные даже из самых прелестных женщин меркли как-то при её появлении. На вид она была сдержанна до холодности и мало вообще говорила».