Живой Пушкин. Повседневная жизнь великого поэта

В начале мая 1832-го чета Пушкиных перебирается на Фурштатскую: слуги перетаскивают в экипаж вещи, Александр Сергеевич бережно усаживает в карету отяжелевшую супругу. Наталия Николаевна на сносях…

Квартира на втором этаже состояла уже из четырнадцати комнат с паркетными полами, кухней, людской и прачечной. Уже оттуда Пушкин поздравляет Прасковью Александровну Осипову с рождением и крестинами внука: «Кстати, о крестинах: они будут скоро у меня на Фурштатской в доме Алымова. Не забудьте этого адреса, если захотите написать мне письмецо».

В доме титулярного советника Матвея Никитича Алымова в семействе поэта случилось радостное прибавление: родилась дочь Маша. Здесь Пушкин пережил все волнения, свойственные молодому отцу, и, как признавался друзьям, плакал при первых родах, и говорил, что обязательно убежит от вторых. С оттенком иронии и явного самодовольства сообщает он о счастливом событии княгине Вере Вяземской: «…Представьте себе, что жена моя имела неловкость разрешиться маленькой литографией с моей особы. Я в отчаянии, несмотря на всё своё самомнение».

Сергей Львович, не раз бывавший в гостях у сына и невестки, – иного мнения. Пушкин-отец в умилении от маленькой Маши, и свои восторги изливает дочери: «Она хороша как ангелок. Хотел бы я, дорогая Оленька, чтоб ты её увидела, ты почувствуешь соблазн нарисовать её портрет, ибо ничто, как она, не напоминает ангелов, писанных Рафаэлем».

Появление на свет Маши Пушкиной дало повод и для… злословия. «Пушкин нажил себе дочь, – замечает Егор Антонович Энгельгардт, бывший директор Царскосельского лицея – Но стихотворство его что-то идёт на попятную».

Младший брат Натали Сергей Гончаров, в сентябре 1832-го гостивший в доме Пушкиных на Фурштатской, сообщает брату Дмитрию в Полотняный: «Вот уже больше двух недель, как я поселился у Таши, мне здесь очень хорошо. Комната, правда, немножко маловата, но так как я и сам невелик, то мне достаточно».

В дом на Фурштатской наведывался и патриарх гончаровского рода дедушка Афанасий Николаевич. Будучи по делам в Петербурге, он ходатайствовал о получении субсидий для имения либо же о разрешении на продажу майоратных владений. И конечно же не преминул навестить свою любимицу Ташу. Поздравил внучку с новорождённой, положил той «на зубок» пятьсот рублей и крестил правнучку Машу.

Вслед за дедушкой ещё одна «гостья» из Полотняного Завода «пожаловала» на Фурштатскую – «Медная бабушка». Бронзовая статуя Екатерины Великой, назначенная Наташе в качестве приданого и потребовавшая в дальнейшем многих хлопот и Пушкина, и Наталии Николаевны, царственно «возлежала» во дворе дома титулярного советника.

История «бронзовой гостьи» достойна особого рассказа. Она давняя и связана с калужской усадьбой Полотняный Завод, имением Афанасия Гончарова – удачливого купца и промышленника славного XVIII столетия. Под парусами, что ткались на его фабриках, бороздили моря и океаны русские эскадры. Ходили под гончаровскими парусами и корабли иностранных флотилий.

Богател Афанасий Абрамович – всё роскошнее становилось и его родовое гнездо. Наслышавшись о красоте Полотняного Завода, богатстве и предприимчивости его владельца, Екатерина II изъявила желание посетить гончаровское имение и осмотреть фабрику. Возвращаясь из своего путешествия в Казань в декабре 1775 года, она на три дня остановилась в Полотняном Заводе.

То была небывалая честь для Афанасия Гончарова – сама императрица пожелала погостить в его усадьбе! Царственная гостья осталась весьма довольной оказанным ей пышным приёмом. Августейший визит имел благие последствия – отныне Афанасию Гончарову вкупе с пожалованной ему золотой медалью даровано было право именоваться «поставщиком двора Её Императорского Величества».

В память о тех днях Николаем Гончаровым, сыном Афанасия Абрамовича, и, верно, по поручению отца, была заказана в Берлине бронзовая статуя Екатерины II. Правда, есть версия, что статую императрицы немецкому скульптору Вильгельму Христиану Мейеру (Wilhelm Christian Meyer) заказал фаворит Екатерины князь Григорий Потемкин-Таврический. Над фигурой венценосной особы несколько лет трудились мастера, чему свидетельствовала надпись: «Мейер слепил, Наукиш отлил, Мельцер отделал спустя шесть лет в 1786 году». Но увидеть изваяние царственной гостьи Николаю Афанасьевичу не довелось – уже после его смерти, в 1791 году, статую доставили морем из Германии в Россию и далее – в Калужскую губернию. И хотя высочайшее позволение на установление памятника императрицы Николаю Афанасьевичу было дано, его наследник не торопился исполнить волю отца – статуя так и осталась в подвалах гончаровского дворца.

А потом в Российской империи наступили разительные перемены, и трон после кончины Екатерины Великой перешёл к её сыну Павлу I, как известно, не жаловавшему свою августейшую матушку. Намерение воздвигнуть памятник почившей государыне в родовой усадьбе могло быть приравнено к опасному вольнодумству.