Живой Пушкин. Повседневная жизнь великого поэта

«Денег тебе не посылаю. Принуждён был снарядить в дорогу своих стариков. Теребят меня без милосердия. Вероятно, послушаюсь тебя и скоро откажусь от управления имением. Пускай они его коверкают, как знают; на их век станет, а мы Сашке и Машке постараемся оставить кусок хлеба. Не так ли?»;

«Уж как меня теребили; вспомнил я тебя, мой ангел. А делать нечего. Если не взяться за имение, то оно пропадёт же даром, Ольга Сергеевна и Лев Сергеевич останутся на подножном корму, а придётся взять их мне же на руки, тогда-то и напла́чусь и наплачу́сь, а им и горя мало. Меня же будут цыганить. Ох, семья, семья!»;

«Грустно мне, жёнка. <…> Здесь меня теребят и бесят без милости. И мои долги, и чужие мне покоя не дают. Имение расстроено, и надобно его поправить, уменьшая расходы, а они обрадовались и на меня насели. То – то, то – другое».

С горечью признаётся приятельнице Прасковье Александровне, что, взяв на себя имение, хочет «лишь одного – не быть обворованным и платить проценты в Ломбард». И словно продолжая бесконечный спор с родственниками, заключает: «Но я не богат, у меня самого есть семья, которая зависит от меня и без меня впадёт в нищету. Я принял имение, которое не принесёт мне ничего, кроме забот и неприятностей».

Занялся-то Пушкин управлением Болдином для того лишь, чтобы спасти родовое гнездо от полного разорения. Более всего досаждал ему в том благом деле Павлищев, муж сестры Ольги, буквально засыпавший его письмами из Варшавы с денежными претензиями. Александр Сергеевич отвечал зятю, что «долгу на всём имении тысяч сто» (не раз будет упомянута поэтом та запредельная сумма!) и что его состояние позволяет ему «не брать ничего из доходов батюшкина имения», но собственных денег он не желает «приплачивать». И хотя так ничего не получив от доходов, Пушкин заплатил и отцу, и брату из своего кармана. Истерзанный просьбами родных, Пушкин в июне 1835-го всё же отказался от управления Болдином. Однако именно его усилиями нижегородское имение было спасено от описи и продажи на аукционе.

Как мечталось поэту навсегда покинуть Петербург «да подать в отставку, да удрать в Болдино, да жить барином»! Как надеялся, что отъезд в деревню поправит запутанные денежные дела, даст ему независимость и свободу творчества! Но всё новые препятствия, и в большей степени финансовые, вставали непреодолимой стеной…

«Я деньги мало люблю, – откровенничал Пушкин, – но уважаю в них единственный способ благопристойной независимости…»

Наконец, и Натали осмелилась обратиться за помощью к брату Дмитрию. И сделала то со свойственным ей тактом: нет, не вина её мужа, что денег постоянно не хватает. «Я тебе откровенно признаюсь, – пишет она старшему брату в июле 1836-го, – что мы в таком бедственном положении, что бывают дни, когда я не знаю, как вести дом, голова у меня идёт кругом. Мне очень не хочется беспокоить мужа всеми своими мелкими хозяйственными хлопотами, и без того я вижу, как он печален, подавлен, не может спать по ночам и, следственно, в таком настроении не в состоянии работать, чтобы обеспечить нам средства к существованию: для того, чтобы он мог сочинять, голова его должна быть свободна… Мой муж дал мне столько доказательств своей деликатности и бескорыстия, что будет совершенно справедливо, если я со своей стороны постараюсь облегчить его положение…»

Тремя годами ранее Пушкин сам адресуется к Дмитрию Гончарову: «…Я вас попросил бы одолжить мне на шесть месяцев 6000 рублей, в которых я очень нуждаюсь и которые не знаю, где взять; я не богат, а теперешние занятия не дают мне возможности целиком посвятить себя литературным трудам, которые давали бы мне средства к жизни. Если я умру, моя жена окажется на улице, а дети в нищете. Се это печально и приводит меня в уныние».

Единственное, что приносит постоянное годовое жалованье в пять тысяч рублей ассигнациями – это должность историографа, что ранее занимал покойный Карамзин. Пушкин искренне благодарен государю: имея ту почётную должность, он получил (и это главное!) свободный доступ в государственные архивы – только в них и можно было найти материалы для задуманной «Истории Петра».

Но жалованье историографа не может покрыть текущих расходов. У Пушкина возникает «коммерческий проект». Он принуждён вновь обратиться к Николаю I через Бенкендорфа: «Государь, который до сих пор не переставал осыпать меня милостями… соизволив принять меня на службу, милостиво назначил мне 5000 р. жалованья. Эта сумма представляет собой проценты с капитала в 125 000. Если бы вместо жалованья Его Величество соблаговолил дать мне этот капитал в виде займа на 10 лет и без процентов, я был бы совершенно счастлив и спокоен».

Спокойствия не предвиделось. А ведь поэт (как справедливо полагал сам Пушкин!) «не должен думать о своём пропитании».

Невольной завистью к удачливому приятелю продиктованы его строчки к жене: «Обедал у Суденки, моего приятеля, товарища холостой жизни моей. Теперь и он женат, и он сделал двух ребят, и он перестал играть – но у него 125 000 доходу, а у нас, мой ангел, всё впереди».