Живой Пушкин. Повседневная жизнь великого поэта

Но кто ныне помнит о Михаиле Осиповиче Судиенко, отставном штаб-ротмистре и авторе нескольких исторических книг?! Разве что досужие историки.

Заветные сто тысяч

Горестный вздох Александра Сергеевича: «Ох! кабы у меня было 100 000! как бы я всё это уладил».

Все надежды и сомнения доверяет он бумажному листу, будто с глазу на глаз беседует со своей Наташей, шутливо успокаивая её: «…Да Пугачёв, мой оброчный мужичок, и половины того мне не принесёт, да и то мы с тобою как раз промотаем; не так ли? Ну, нечего делать: буду жив, будут и деньги…»

Удивительно, но сумма в сто тысяч рублей упоминается и в прежнем письме Бенкендорфу: «Чтобы уплатить все мои долги и иметь возможность жить, устроить дела моей семьи и наконец без помех и хлопот предаться своим историческим работам и своим занятиям, мне было бы достаточно получить взаймы 100 000 р. Но в России это невозможно».

Та же фантастическая сумма ранее не давала покоя и Василию Дурову, брату славной «кавалерист-девицы». Отставной ротмистр жаждал внезапного обогащения и был озабочен всё новыми небывалыми прожектами. Пушкин посвятил чудаку несколько страниц воспоминаний: «…Дуров помешан был на одном пункте: ему непременно хотелось иметь сто тысяч рублей. Всевозможные способы достать их были им придуманы и передуманы. Иногда ночью в дороге он будил меня вопросом: “Александр Сергеевич! Александр Сергеевич! как бы, думаете вы, достать мне сто тысяч?” Однажды сказал я ему, что на его месте, если уж сто тысяч были необходимы для моего спокойствия и благополучия, то я бы их украл. “Я об этом думал”, – отвечал мне Дуров. “Ну что ж?” – “Мудрено; не у всякого в кармане можно найти сто тысяч, а зарезать или обокрасть человека за безделицу не хочу: у меня есть совесть” – “Ну так украдите полковую казну” – “Я об этом думал” – “Что же?” – “Это можно бы сделать летом, когда полк в лагере, а фура с казною стоит у палатки полкового командира. Можно накинуть на дышло длинную верёвку и припречь издали лошадь, а там на ней и ускакать; часовой, увидя, что фура скачет без лошадей, вероятно, испугается и не будет знать, что делать; в двух или трёх верстах можно будет разбить фуру, а с казною бежать. Но тут много также неудобства. Не знаете ли вы иного способа?” – “Просите денег у Государя” – “Я об этом думал” – “Что же?” – “Я даже и просил” – “Как! безо всякого права?” – “Я с того и начал: Ваше Величество! я никакого права не имею просить у вас то, что составило бы счастие моей жизни; но, Ваше Величество, на милость образца нет, и так далее” – “Что же вам отвечали?” – “Ничего” – “Это удивительно. Вы бы обратились к Ротшильду” – “Я об этом думал” – “Что ж, за чем дело стало?” – “Да видите ли: один способ выманить у Ротшильда сто тысяч было бы так странно и так забавно написать ему просьбу, чтоб ему было весело, потом рассказать анекдот, который стоил бы ста тысяч. Но сколько трудностей!..” Словом, нельзя было придумать несообразности и нелепости, о которой бы Дуров уже не подумал. Последний прожект его был выманить эти деньги у англичан, подстрекнув их народное честолюбие и в надежде на их любовь к странностям. Он хотел обратиться к ним со следующим speech: “Гг. англичане! я бился об заклад об 10 000 рублей, что вы не откажетесь мне дать взаймы 100 000. Гг. англичане! избавьте меня от проигрыша, на который навязался я в надежде на ваше всему свету известное великодушие”. Дуров просил меня похлопотать об этом в Петербурге через английского посланника, а свой прожект высказал мне не иначе, как взяв с меня честное слово не воспользоваться им».

А завершил Пушкин рассказ о финансовом фантазёре в своей благодушно-ироничной манере: «Недавно получил я от него письмо; он пишет мне: “История моя коротка: я женился, а денег всё нет”. Я отвечал ему: “Жалею, что изо 100 000 способов достать 100 000 рублей ни один ещё, видно, вам не удался”».

Что делал я, когда я был богат,
О том упоминать я не намерен…

Не только отставному ротмистру Дурову, но и его именитому собеседнику те пресловутые тысячи явно не помешали бы. Ведь, имея подобную баснословную сумму, легко было стать владельцем усадьбы, привольно раскинувшейся на восьмистах гектарах земли, с тремя сотнями крестьянских душ. Да мало ли на что можно было употребить те бешеные деньги?! Во всяком случае, не пришлось бы ломать голову, где же их достать… Но настоящая жизнь диктует свои законы.

Бумажники и кошельки

Александр Сергеевич вновь печалится: «Денежные мои обстоятельства плохи – я принуждён был приняться за журнал». Надежды, с которыми он делился с Нащокиным и кои, увы, не оправдались, Пушкин возлагал на новый «Современник»: однако затраты на издание журнала превзошли доходы… Кому, как не доброму другу, мог так искренне признаваться Пушкин и в своих неудачах, и в душевном смятении?!