Однажды Нащокин сделал удивительное признание «любезному другу» Александру Сергеевичу: «Я хотя и очень плох финансами, но к этому я привык…» И всё же, находясь в стеснённом положении, не раз умудрялся он буквально вытаскивать Пушкина из «финансовой пропасти».
Но однажды не смог… Вот та сумма, что тревожила Павла Воиновича, не давая ему покоя до самого смертного часа: добудь он всего-то пять тысяч рублей, и Пушкин был бы спасён!
Горькое его признание записал Пётр Бартенев. «Осенью 1836 года он (Пушкин) думал покинуть Петербург и поселиться совсем в Михайловском; по словам покойника Нащокина, Наталья Николаевна соглашалась на это, но ему не на что было перебраться туда с большою семьёю, и Пушкин умолял о присылке пяти тысяч рублей, которых у Нащокина на ту пору не случилось».
Невероятно, на чашах судьбы оказались столь несравнимые величины: пять тысяч рублей и жизнь русского гения! И одна, такая пустячная, перевесила…
Есть в том некая символика: после кончины Пушкина Жуковский вместе с серебряными часами поэта, клетчатым архалуком, локоном волос передал Нащокину и бумажник с ассигнацией в двадцать пять рублей.
Неоплаченных же долгов поэта, по подсчётам Опеки над детьми и имуществом Пушкина, осталось на баснословную по тем временам сумму – около ста сорока тысяч рублей. «Деньги ко мне приходили и уходили между пальцами – я платил чужие долги, выкупал чужие имения – а свои долги оставались мне на шее», – так пророчески (всего за полгода со смерти!) признавался поэт.
В последней петербургской квартире Пушкина хранятся его бумажник и кошельки. Увы, давным-давно пустые…
«Деньги! Деньги рыцарю не нужны – на то есть мещане – как прижмёт их, так и забрызжет кровь червонцами!..» – восклицал один из пушкинских героев.
Потёртый сафьяновый бумажник с золочёным тиснением. Подарен был поэтом в мае 1836-го Нащокину на удачу, после того как другу нежданно улыбнулась фортуна: Павел Воинович вернулся из Английского клуба с огромным выигрышем!
Будучи в преклонных летах, Вера Александровна передала «счастливый бумажник» близкому знакомому, который вместе с письмом дарительницы преподнёс реликвию старшему хранителю Исторического музея в Москве, а тот, в свою очередь, принёс её в дар своему музею, где та и «осела» на долгие годы. Лишь в 1938 году пушкинский бумажник вновь вернулся в Северную Пальмиру.
Вот два бисерных кошелька, вышитых Наталией Николаевной для мужа: на одном, в орнаментальной рамке, – плывущий белый лебедь (уж не в память ли знаменитой пушкинской сказки?); на втором – гирлянда из поистине неувядаемых цветов…
В ноябре 1836-го чуть было не случилась дуэль с Дантесом, носившим уже титул барона Геккерна, голландского посланника, – своего так называемого приёмного отца. Тогда друзьям Пушкина были разосланы по почте анонимные письма, «дипломы» о принятии поэта в шутовской «Орден рогоносцев». По свидетельству Владимира Соллогуба, должного стать секундантом поэта, поединок был «назначен 21 ноября, в 8 часов утра, на Парголовской дороге, на 10 шагов барьера».
Во избежание скандала Дантес поспешил сделать предложение Екатерине Гончаровой, свояченице поэта, и намеченная дуэль, будто сама собой (конечно же не без содействия друзей Пушкина!), расстроилась. Правда, красавец-кавалергард, столь поспешно решившийся на женитьбу, опасался за свою репутацию: «Пушкин берёт назад свой вызов, но я не хочу выглядеть так, как будто женюсь, чтобы избежать поединка».
В своих записках граф Соллогуб вспоминал те беспокойные дни: «Мы зашли к оружейнику. Пушкин приценивался к пистолетам, но не купил, по неимению денег. После того мы заходили ещё в лавку к Смирдину, где Пушкин написал записку Кукольнику, кажется, с требованием денег».
Единственный раз можно было порадоваться и свободно вздохнуть: «Хорошо, коли Пушкин не достал бы денег на пистолеты!»
«Игры губительная страсть»
О карты!..
Страсть к игре есть самая сильная из страстей.
Картёжные сети
Какой невосполнимой потерей для русской литературы мог обернуться карточный проигрыш поэта другу юности Никите Всеволожскому!
Никита Всеволожский – баловень судьбы, «счастливый сын пиров» и «лучший из минутных друзей» Пушкина. В Германии, под плитой серого гранита навеки упокоился тот, кто унёс с собой в небытие образ живого Пушкина. Это к нему, к его памяти взывал поэт: «Не могу поверить, чтоб ты забыл меня, милый Всеволожский, – ты помнишь Пушкина, проведшего с тобой столько весёлых часов, – Пушкина, которого ты видал и пьяного и влюбленного, не всегда верного твоим субботам, но неизменного твоего товарища в театре, наперсника твоих шалостей…»
Знакомство поэта с Всеволожским началось в Коллегии иностранных дел, где они оба начинали службу (Пушкин – сразу же после выпуска из Лицея), продолжилось и в особняке Всеволожских на Екатерингофском проспекте, куда на свет «Зелёной лампы» «слетались» лучшие умы Петербурга, и в салонах петербургских «любителей кулис».