Живой Журнал. Публикации 2001-2006

Был такой роман Джона Брэйна «Путь наверх», где героя охватывала тоска по тем дням, «когда я мог позволить себе истратить четыре фунта в неделю на пиво и сигареты, а эмблема в виде серебряного крылышка обеспечивала и дармовую выпивку и женщин из общества. …Мне показалось, что сейчас я снова покачу по пустынным равнинам Линкольншира с бочкой пива в багажнике, а Томми Дженкс заведёт во весь голос «На манёврах», или «Коты на крыше» или «Три почтенные старушки»».

Какие коты, какие старушки… Какие хиты семидесятых?.. Конечно, многие музыкальные имена, которые перебирал Мураками, знал и я, но все они старились стремительно — будто цены в фунтах, шиллингах и рублях, что жили в разных книгах.

Мураками был расслабленным стильным человеком. Одиночество, рок-н-ролл, секс. Только наркотиков в этом списке не хватало — они были, слава Богу, исключены. Впрочем, сам Мураками баловался травкой.

И не важно, что для некоторых Запад — это, скорее, Восток. Всюду острый, напряжённый сюжет, (западного), щепотка национального колорита (вернее, полведра), стакан сложносочинённых метафор, а перед подачей на стол — посыпать точной географической трухой с описаниями городских и прочих достопримечательностей.

Мураками очень нравился оттого, что герои этого японца были расслабленными людьми средних лет. Мураками кокетничал своим одиночеством и расслабленностью. И русский читатель соотносил себя с расслабленным японцем, отождествлял себя с этой постиндустриальной расслабленностью, передавал книжку другому такому же расслабленному — жена-ушла-с-работой-проблемы-машину-спёр

ли. Мода на Мураками ширилась — безотносительно высокого качества его текстов. Потому как он реализовывал японский вариант сюжета про Ивана-дурака, спящего за печкой, но которому, наконец, подвалило, повело по жизни, которым заинтересовалось мироздание.

Я был ровесником его героев.

Отношения у героев Мураками были свободные — «Настолько свободные, ни к чем у не обязывающие отношения у меня за всю жизнь складывались лишь с нею одной. Мы оба понимали, что эта связь ни к чему не ведёт. Но смаковали оставшееся нам время жизни вдвоём, точно смертники — отсрочку исполнения приговора… Но даже не это было главным в моей пустоте. Главной причиной моей пустоты было то, что эта женщина была мне не нужна. Она мне нравилась. Мне было хорошо с ней рядом. Мы умели наполнять теплом и уютом то время, когда мы были вместе. Я даже вспомнил, что значит быть нежным… Но по большему счёту — потребности в этой женщине я не испытывал. Уже на третьи сутки после её ухода я отчётливо это понял. Она права: даже с нею в постели я оставался на своей Луне».

Эти мысли так же распространены в мужских постиндустриальных головах, как Макдональдсы в мировых столицах. Так же как мечта запечного Ивана о череде царевен. В России Мураками стал особенно популярен потому ещё, что понятия сентиментального стиля у нас не было — с тех пор как ушла мода на Ремарка и Хемингуэя. Герои Мураками — это явная неспешность и ничего не делание — наследство Ремарка.

09 августа 2003

История про дневник одного цензора

Сегодня, с подачи dp прочитал фрагмент дневника цензора Никитенко о Пушкине — и испытал очень странное ощущение. Читая о его, Пушкина последних часах, я, с интересом подумал: умрёт или не умрёт? И с большой заинтересованностью продолжил читать этот абзац. Да.

10 августа 2003

История старая, уже рассказанная, но не потерявшая актуальность

Давным-давно, кажется уже в прошлой жизни, я долго тупо глядел в телевизор. Гостиничный номер был универсален и похож на миллионы гостиничных номеров по всему миру. Переключая каналы, я нашёл, наконец, фильм на понятном мне языке. Если отвлечься от тарабарщины субтитров, что ползла внизу экрана, то можно было вполне спокойно посмотреть фильм «Непристойное предложение». Сюжет этого фильма известен, известна и проблема.

Постановка проблемы в этом фильме мне напомнила известную историю про Льва Толстого. В Ясной поляне к нему пристал некий человек с критикой теории непротивления злу.

Этот диалог протекал так. Человек приставал к Толстому с тем, что, вот если на него нападёт тигр, что и в этом случае он будет следовать непротивлением злу насилием?

— Помилуйте, где же здесь возьмётся тигр? — отвечал Толстой.

— Ну, представьте себе тигра…

— Да откуда же возьмётся в Тульской губернии тигр?…

И так до бесконечности.

Понятное дело, нормальному человеку — такому, как я, и такому как ты, мой читатель изо дня в день нужно решать сотни проблем, которые отфильтрованы, выкусаны, извлечены и вырезаны из жизни кинематографических героев. Понятно, что мы с тобой, дорогой друг, воем на луну и на её отсутствие, считаем деньги и ковыряемся в носу, ненавидя эти простые операции. И уже понятно желание проститься с этим безобразием, и как-нибудь, хоть задёшево, продать душу.

Ну откуда же возьмётся Роберт Рэдфорд с миллионом долларов? Ниоткуда.

Поэтому некоторые моральные выборы совершенно бессмысленны.