Живой Журнал. Публикации 2007

Второй чрезвычайно известный круг текстов Одоевского связан с тем, что иногда неловко называется русской фантастикой. «Селигель, или Дон Кихот XIX столетия. Сказка для старых детей», «Косморама» и десяток рассказов — то, что позволяло подвёрстывать Одоевского в утомительный ряд фантастической литературы. Эти тексты познавательны, но трудны для чтения. Герои объясняют устройство общества, и, кажется, вот-вот запоёт какой-нибудь минерал. Речи их дидактичны, а унылый пафос вызывает сострадание:

Виктор. Я подожду парового аэростата, чтобы посмотреть тогда, что будет с Западом…

Ростислав. А у меня так не выходит из головы мысль сочинителей рукописи: «Девятнадцатый век принадлежит России!».

Поражает то, что Владимир Одоевский не был масоном. По крайней мере, в масонском справочнике, самом авторитетном, его нет — есть такой чудесный справочник Серкова «Русское масонство 1731–2000». Так вот, там Одоевского нет. Причём вообще никакого — ни корнета Александра, которой из искры восгорал пламя, ни филантропа.

Есть пятеро других, правда.

А Серков же такой масонознатец, что скажет про масонов основательно и безапелляционно солги — солги, скажет убей — убей.

При этом Одоевский писал совершенно масонские тексты — и это вроде того, как прочитать роман про стройку в тайге, гидроцентраль и недостроенную железную дорогу, где плохой второй секретарь райкома и хороший первый, где борьба за качество хорошего с лучшим и комсомольская свадьба в финале — и вдруг выяснить, что писатель не член партии. Представляете? Человек, написавший «Космораму», человек. всю жизнь занимавшийся благотворительностью, начальник самого могущественного и богатого Общества присмотра, любитель химических опытов, реторт, колбочек и написавший популярную химию для ремесленников… И не масон.

У меня это в голове не укладывается. Правда, он, может Великий Славный Суверенный Инспектор, что вычеркнул себя изо всех списков.

Но самое интересное — это история про табакерку, простенькую, из черепахи — где мальчики с золотыми головками в стальных юбочках — привет тем, кто не то подумал. В этой короткой сказке есть всё — сон героя, перламутровые мостовые утопии, крючки и колёсики, пружинка, толкающая валик, валик, цепляющий молоточки, молоточки, стучащие по колокольчикам. Рождение музыки из духа механики внутри музыкального сундучка, в котором что-то стучит.

Эта история — точно навечно.

Сейчася схожу на кухню и продолжу.

Извините, если кого обидел.

25 июля 2007

История про кухню Одоевского (II)

С "Кухней" Одоевского особая история.

Он, как мне кажется, был первым русским кухонным колумнистом. Есть такое слово "гастрокритик", которое я подсмотрел у одного австрийца — это именно что кухонный критик, а не ресторанный.

Итак, Одоевский полтора года публиковал свои кулинарные лекции под псевдонимом "доктор Пуф". Время было специфическое — 1844-45 годы, и специфичность как раз в том, что сформировался особый класс едоков, тот самый, к которому и обращался Одоевский. Это даже не средний кулинарный класс — это люди без французского повара, но и не нищая вдова Мармеладова. Деньги как фактор кухонного уклада постоянно всплывают в лекциях кулинарного профессора.

При этом всё происходит в Петербурге, где пересекается русское кулинарное изобилие с французской изысканностью, православные посты и европейская традиция.

Вот предпосылки того, что номера приложения к "Литературной газете", которое называлось "Записки для хозяев", пользовались бешеным успехом.

Тут надо оговориться: питерцы снабдили Одоевского комментариями известного популяризатора кулинарии Лазерсона (без комментария тут вовсе невозможно — например, профессор Пуф называет баклажаны "обержинами", привычное нам название "буйабес" звучит как "бульебес" — ничего удивительного, сто пятьдесят лет названия были необщими). По поводу сока из двенадцати раков и выемки костей из филейной части — ленивый только не проехался. Но всего там не разъяснишь — и вот выходит, что шашлык нужно совать прямо в огонь.

Объяснение тут простое — в кулинарии Пуфа есть что-то от квази-масонства Одоевского. Потому как определённая косморама-футурама у него была. Это разрешённое чудачество, адаптированный Фауст. Сейчас такие люди определённо пропали — чтоб череп в кабинете, шёлковый халат, чёрный алхимический колпак на голове, груды книг по углам, потайные ящички в мебели, реторты и пробирки…

Лонго умер, один я остался.