Живой Журнал. Публикации 2007

А Владимир Фёдорович Одоевский, наоборот, прожил внешне благополучную жизнь, долготы которой шестьдесят пять лет. Он родился 30.07 (11.08) 1804 (по некоторым источникам — 1803) года. Человек чрезвычайно знатный, князь — он прожил юность очень скромно, будто не было состояния в руках отчима, будто он не был потомком Рюриковичей. А жизнь эта напоминала поршневое движение между Петербургом и Москвой. Что-то механическое, как внутри музыкальной шкатулки с валиками и крючками: сначала — Московский пансион и золотая медаль, философские кружки и первые литературные опыты, затем Петербург — уже другой, 1826 года, когда следов крови у ног царского коня не видать. Там, Петербурге, Одоевский работал в Цензорском комитете — это странное, однако традиционное место приписки русской литературы.

Потом поршень движется обратно, и Одоевский снова в Москве — директором Румянцевского музея. Он, кстати, потом занимался Обществом посещения бедных в Петербурге (Организации столь по тогдашним меркам знаменитой, столь и состоятельной), организовал первые детские приюты, занимался сельскими школами. Издавал альманахи и журналы. Напечатал популярный учебник «Краткое понятие о химии, необходимое для свечных мастеров». Но нельзя сказать, что благотворительность Одоевского воспринималась однозначно.

Герцен писал несколько неодобрительно: «Одоевский много лет приискивает средства быть разом человеком Петербурга и человеком человечества, а удаётся плохо, он играет роль какой-то Zwitergestalt и, несмотря на всю прелесть души — виден и камергерский ключ на заду».

А Некрасов сочинил своего «Филантропа» — где благородное лицо погнало взашей несчастного посетителя. При этом —

О народном просвещении,
Соревнуя, генерал
В популярном изложении
Восемь томов написал.
Продавал в большом количестве
Их дешевле пятака
Вразумить об электричестве
В них стараясь мужика.

Некрасов, однако, ото всего отпирался, но современникам намёк казался совершенно прозрачным.

Одоевский вошёл в историю ещё и музыкальный критик — один из основоположников музыкальной критики в России. При этом он умудрился построить для собственного употребления малогабаритный орган и назвал его в честь Иоганна-Себастьяна Баха «Себастьянон», сочинил для несколько пьес, а потом подарил инструмент Московской консерватории. Написал «Колыбельную», «Татарскую песню» из «Бахчисарайского фонтана» и ещё ряд опусов. Всё это будто некоторый энциклопедизм, универсальность — привет и прошлого, образ действий, нехарактерный уже в девятнадцатом веке.

В начале тридцатых годов он придумал музыкально-поэтические вечера — опыт синтетических встреч, сближающих свет и разночинцев. Правда, Герцен в мемуарах особо не жаловал «литературно-дипломатические вечера князя Одоевского. Там толпились люди, ничего не имевшие общего, кроме некоторого страха и отвращения друг от друга; там бывали посольские чиновники… статские советники из образованных… полужандармы и полулитераторы, совсем жандармы и вовсе не литераторы». Музыкальный автомат действовал, но каким-то загадочным образом, крючки путались с колокольчиками.

В 1844 году, будто подводя итоги, Одоевский выпустил собрание сочинений в трёх томах. Несмотря на этот добровольный отказ от писательства, Одоевский в истории числится всё же по ведомству литературы — им было написано много, очень много.

Одоевский получил известность в начале двадцатых годов прошлого века — после публикации бытоописательных очерков «Письма к Лужницкому старцу». Потом литературный князь придумал себе рассказчика-автора для «Жизни и похождений Иринея Модестовича Гомозейки, или Описания его семейных обстоятельств, сделавших из него то, что он есть и чем бы быть не должен». В своё время дажесуществовал план сборника «Тройчатка», в котором должны были сойтись пасечник Рудый Панько, Ириней Гомозейко и пушкинский Белкин. Одоевский писал Пушкину: «Гомозейко и Рудый Панек по странному стечению обстоятельств описали: первый гостиную, второй — чердак; нельзя ли г. Белкину взять на свою ответственность погреб, чтобы вышел весь дом в три этажа и можно было бы к «Тройчатке» сделать картинку, представляющую разрез дома с различными в каждом сценами…». Пушкин, впрочем, отнёсся к этому предложению холодно. Не вышла не только «Тройчатка», но и «Двойчатка». Впрочем, «Пёстрые сказки» Одоевского снискали некоторый успех, несмотря на скептическую критику и колкости того же Пушкина.