Животный мир людей

Так, весело переговариваясь и посмеиваясь, они стали собираться каждый на свою работу. По дороге Стаса мучило ощущение, что во сне было что-то важное, но вот что? В обед он по скайпу связался с Марком, они поговорили немного, Стас спросил, можно ли приехать зимой покататься и когда это лучше сделать так, чтобы не попасть на очень большие деньги. Марк пообещал, что найдет для них частный недорогой отель и позвонит, пока снега не было, и ждать его надо было еще очень долго. Под конец разговора, запинаясь, Стас все же спросил, нет ли каких новостей о гибели Киры Андреевны.

– Ты домой позвони, лучше попроси Леньку, это наш средний, если помнишь. Отец плохо себя чувствует, у него было предынфарктное состояние, но вроде обошлось, так ты его не тревожь, Ленька тебе все скажет, может, и я еще что-то не знаю, не говорил с ними несколько дней, сегодня свяжусь и предупрежу брата о твоем звонке.

До конца обеда еще оставалось времени достаточно, и Стас пошел в курилку, сам он курил редко и только за компанию, тяги к табаку не возникало, да он и не стремился к этому в курилке сидели несколько человек, из них только один парень был из архитекторов, но он был новенький, Киру Андреевну, кажется, даже и не застал. Только пожилой дядька, работавший в отделе ВК (водоснабжение и канализация), работал давно, к нему-то и пришлось подсесть. Разговора, увы, не получилось, Анатолий Иванович, как звали дядьку, говорил постоянно о работе, не давая вставить ни слова, жаловался и на архитекторов, и на конструкторов, и на всех подряд, ну никто, ему бедному, не давал нормально работать.

«Так, – подумал молодой человек, – здесь ловить нечего. Клиника!» Загасив сигарету, так и не сделав ни единой затяжки, уж больно травиться не хотелось, Стас вернулся к работе. А вечером, как и обещал, стал звонить в дом, где жила семья Киры Андреевны. Разговор с Леонидом ничего не дал, хотя тот подтвердил, что незадолго перед смертью мать стала какой-то неспокойной, но это совершенно точно не было связано с работой и с изменением ее статуса в организации.

– Попробую все же расспросить отца, пусть немного придет в себя после болезни, и я с ним поговорю. Подвижек в деле никаких, даже машину не нашли, а уж это-то, наверное, можно было сделать! Скажите, Станислав, – манера говорить у сына Амалицкой была такова, словно тому исполнилось не двадцать пять, а все пятьдесят – а почему это вас так занимает? Вы не работали с мамой вместе, и вообще это как-то странно!

– Даже не знаю, как объяснить. – Стас замялся, не говорить же по телефону совершенно чужому человеку о своих снах и внутренней убежденности, что он должен понять, что там, на дороге, произошло. В конце концов. все это не должно его волновать а волнует, да еще как!

– Я вам так отвечу: наверное, то, что я узнал вашу маму там, на тропинке, по яркой обуви, произвело на меня более сильное впечатление, чем мне показалось вначале. Это несчастье сидит у меня внутри как заноза, хочется ее выдернуть.

Стас старался подделаться под речь Леонида, ему показалось, что так его лучше поймут, а потом ему вдруг стал ужасно неприятен собеседник, но не хотелось того обижать, парень потерял мать и наверняка сильно переживает. Распрощавшись с Леонидом, он отключился, немного посидел, пытаясь привести мысли в порядок, а затем поехал за Наташей, они решили съездить в Царицыно, там погулять, поужинать где-нибудь рядом с метро и только потом отправиться в кино, решив заранее, там, где время сеанса их устроит, туда и пойдут.

У Ямпольских.

– Здесь точно нет, по крайней мере, нескольких фотографий. Это что-то из маминой юности, в этом альбоме были фото, которые делали во время их школьного похода, они тогда ходили на Истринское водохранилище на пару дней. А еще вот тут была фотка, где мама стояла с двумя подругами, младшей сестрой кого-то из них и несколькими парнями, кажется, из их школы. Нет еще карточки, где она на «картошке» после первого курса. – Федор возбужденно ходил по комнате. Шанидзе вопросительно посмотрел на Олега Петровича, тот раздраженно повел плечами.

– Ну я же тебе говорил, козел я был, прошлым Тамары совсем не интересовался, а когда она что-то рассказывала, только вид делал, что слушаю. Хорошо хоть Федя и может вспомнить, что в коробке лежало, мне интереснее было журналы по архитектуре смотреть. И вообще теперь я понимаю: эгоизм – это не только нежелание помочь, но отсутствие интереса к близким людям, зацикленность на себе и своих делах. Я ведь был уверен, что уж меня-то точно не в чем упрекнуть, и приготовить мог, и в магазин забежать, и даже постирать свои носки, а самого меня, как выяснилось, рядом словно и не было. Не хотел и не умел я ничего слышать.

– Папа, ты нормальный мужик, увлеченный своей работой, и если бы мама была жива, ей в голову бы не пришло тебя в этом обвинить. Прекрати заниматься самобичеванием. Давай лучше подумаем, что дальше делать.