Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки

Они пришли давно на Урал откуда-то издалека. Их звали у нас мадьярами. Так и мама называла за глаза Марию – мадьяркой, когда сердилась на нее. Как попали они на Урал, да еще в нашу глухомань, тетка Мария не знала. Она родилась уже здесь, в деревне Фадюшино, что в 10 километрах от нашего Ленска. Мамин брат Петр высватал ее по чьей-то подсказке, так как по тем временам их род был зажиточный, а тетка Мария была в работе «люта, себя не щадила». К слову сказать, умерла она рано «от натуги», как писала мне в письме мама, когда я была студенткой.

Однако вернемся в наш низ. От спетой жалобной песни, ее трагического содержания и тяжелого конца мы все трое зарыдали в три ручья. К маминому огорчению, плакала и я. Мама заволновалась, что я тоже плачу, начала успокаивать и уговаривать меня, что все в песне придумка, в голову ее не брать и инспектора тоже. «Пусть он идет с бумагами, откуда пришел, если с этих пор ты будешь в голову брать, то долог век покажется». Недоимки эти были не у нас одних. Все в деревне страдали от непомерно высоких налогов. Не описать мне те времена, да и жизнь гораздо богаче и разнообразней нашего «великого и могучего русского языка». Тут самое время сделать оговорку, что инспектор отменно справлялся со своими должностными обязанностями, но, надо заметить, он не оскорблял колхозников. Другое дело – председатель колхоза, который был, в отличие от инспектора, наш, свой, местный. Много позже я заметила, что многие, войдя в начальники, выходят из людей. После моего старого деда это был здоровый мужик средних лет. Я была свидетелем, как он любил командовать, куражиться, показывать «кузькину мать». Он вышел из грязи в князи, дорвался до заветной мечты, принял всем сердцем советскую власть, а колхоз, как свой огород. При его физических данных ему бы в самый раз валить лес, метать сено в стога… но куда там? Гораздо легче выбиться в люди за преданное служение колхозному строю, а там – понужать сирых, убогих колхозников, приказывать, а уж проверять свои приказы – самое милое дело, вот где можно досыта насладиться своей властью!..

Как-то мама решилась тогда на отчаянный шаг: в один из зимних дней не пошла она на колхозную работу по разнарядке бригадира, а решила заняться нашим нехитрым хозяйством, а еще она хотела довязать кому-то подзор. Ранее вязала она его длинными зимними ночами. «Кому ночки, а мне все денечки», – говорила она. Мечтала, как довяжет кружево, на вырученные деньги купит мне хлопчатобумажные чулки на зиму да порадует конфетками-подушечками. Я знала, что те конфетки были в ящиках, как одно сладкое месиво, но продавец Петр Исаакович железным совочком наковыряет их и отвесит: пососешь, порадуешься. Мы обе мечтали подсластить себе маленько жизнь. Но не успела мама вымыть пол, как вбежал в избу колхозный председатель и закричал с порога…

Чего я только не услышала тогда! Что отдаст он маму под суд за тунеядство, сгноит ее в тюрьме на острове Сахалин… Он бегал по избе как ошалелый, угрожал, а моя измученная мама вдруг осмелела, начала сопротивляться, пытаясь всячески доказывать свое право на собственную жизнь.

– Ты думаешь, что если сошлешь меня на соколиные острова, то для тебя сразу десять солнцев взойдет? Ты тоже с неба звезды не рвешь. Ссылать меня некуда, я и так в ссылке живу, хуже катаржанки.

Она пыталась пригласить его к разговору, с тем чтобы он вник в наше положение, и вымаливала у него только один день.

– Вши заедают совсем, хуже голода. Христом Богом прошу.

Но председатель был неумолим и жесток. Он давил на ее совесть.

– Вся страна вытягивает жилы, чтобы восстановить разрушенное войной хозяйство, а ты печь затопила, у огня устроилась и как заговорила! Советская власть дала тебе, малограмотной, свободу, вот и расхрабрилась. Только знай, что ты мне будешь подчиняться, пока советская власть доверила мне колхоз.

Начальник не входил в наше положение. Он гнал маму на работу, как гнали скот с пастбища в вонючую ферму, и при этом приказывал ей работать так, «чтоб за ушами пищало», угрожал «вычикнуть ее из колхоза», чтоб пожила тогда Святым Духом. Председатель был в бешенстве, на нас глядели его демонские глаза, он махал кулаками и кричал, на что мама не выдержала:

– Не ори на меня, а то Таню сторонником сделаешь. Я работаю, как могу, в свою силу. Выше себя все равно не прыгнешь. Ты думаешь, я против советской власти иду? Да пущай она будет. Мне все равно, какая власть, но только не может человек существовать так, как я! Убей меня на месте! Я ведь как мышь в норе, а то и хуже. Она хоть сама себе хозяйка, а я всем подчиняйся, не перечь. Разве это жизнь? Сгниваю на корню. Ладно бы одна, а то ведь дочь сиротой осталась. Только на свет идет, а уж рахитом признали. Ловко ли мне? Войди в мое положение.