Живые чернила (СИ)

Кевин его раздражал еще со вчерашнего дня, но все же это его сын, и он обязан уделять ему время. Тем более, ребенок ни в чем не виноват. Даже если он не его. Тут он точно невиновен, виновна его мать, долго скрывавшая мерзкую правду о себе.

Без особого энтузиазма Оливер стал заниматься с ребенком — они перекладывали мелкие детали из одной тарелки в другую, учились работать одновременно двумя руками, ползали по ковру в гостиной в поисках чего-то интересного. Ну как, Кевин ползал, а Оливер следил, чтобы ребенок не уполз слишком далеко. При этом, малыш постоянно смеялся или хихикал, словно это не он сегодня ночью опять рыдал из-за мешающихся зубов. Только пару раз они напомнили ему о себе — Кевин на мгновение отвлекался от игры, засовывал в рот игрушку или пальчики и начинал чесать зудящие десны. Делал он это со знанием дела и со всем недовольством, на какое способен человек, уставший выполнять бессмысленную работу. Оливера это позабавило — он еще совсем малыш, но у него уже появляются первые эмоции, которые он так охотно выражает. Будь ребенку уже девять лет — это было бы обычно, но другое дело, когда ему едва исполнилось девять месяцев, и каждое новое действие в его исполнении выглядело забавным. Оливер не заметил, как всякое раздражение пропало, настолько смешным и чудным был его сын. Или не его. Да какая сейчас разница, его или нет, перед ним был обаятельный, счастливый ребенок, это всё, что нужно было знать сейчас. Он все также самозабвенно лепетал, с интересом глядя на своего родителя, что-то показывал ему и изредка чесал растущие зубы. Научился сидеть, может минут пять самостоятельно это делать, если не больше. Пытается вставать, но это у него выходит хуже. Любопытный такой, шумный, уже всё-всё понимает. Знает, когда его будут кормить, и что значит, когда его берут на руки тем или иным образом. Понимает значение отдельных слов и фраз, уже сам начинает изъясняться, пускай только звуками и жестами.

День пролетел, как одна минута, Оливер понял, что наступил вечер только, когда хлопнула входная дверь, и он услышал голос ненавистной женщины. От ее голоса все радостные мысли и хорошее настроение в раз испарились. Да, ребенок — тоже человек, но он еще совсем мал, чист и невинен, чтобы быть таким же мерзким существом, как взрослые люди. А благодаря Мие Оливер вспомнил, что все люди такие. Они врут, изворачиваются, предают, ничего хорошего в людях нет. И вот, забыв об этом на целый день, Оливер снова вспомнил, когда увидел Мию в коридоре. Он понятия не имел, где она была весь день, да и ему не хотелось этого знать. Не услышав ни одного вопроса от женщины, — а она задала их как минимум три, — Оливер оставил на нее ребенка, перед этим щелкнув его по носу и подмигнув, поднялся на второй этаж, заперся и стал работать. Хотя бы в его работах люди были идеальны. Идеальны, потому что неживые, а значит, они не смогут делать те гнусные вещи, в которых Оливер их обвинял. Они состоят лишь из бумаги, остатков карандаша, быть может, масла, мела, угля или еще чего-то, чем он работал. И так этим людям шло куда больше. Странно было так думать, но у Оливера всегда есть на это оправдание — он человек искусства, он имеет право на подобные суждения. Тем более, ведь он прекрасно знает, что люди — нечто временное, непостоянное, в отличие от того, чем они занимаются и что оставляют после себя. Их труды вечны. От строителей остаются здания, от ученых — изобретения, от писателей — книги, от музыкантов — песни. А он оставит после себя всех этих людей, идеализированных на холсте. И на эту мысль он имел право — он художник, он создатель идеала. Он все видит, чувствует, осязает, пропускает через себя. Да, и у него иногда случаются неудачи, но сейчас он предпочитает не видеть их, накрыл все до единой тряпками.

Работа полностью поглотила мужчину. Он занимался лишь тем, что писал картины, делал наброски, разбавляя это последними уроками в художественной школе перед летними каникулами и помощью своим студентам с выпускными проектами. Он не жалел времени, сил, материалов, идей — всё, что у него было, он с легкостью отдавал своим ученикам. Их работы должны быть самыми лучшими, просто идеальными, и он сделает все, что от него зависит, чтобы так и было. Оливер почти не спал, забывал есть и перестал разговаривать даже с родителями, настолько важным для него стал каждый проект. А ведь еще своя работа есть. И, конечно же, маленький сын, о нем Оливер не забывал никогда. Он исправно занимался Кевином, оставался с ним и следил, гулял, ухаживал, делал все, что от него требовалось. Он любил жизнерадостного, любопытного и непоседливого ребенка, растущего как будто по часам, а не по дням. Тот был таким разным, необычным, открытым. Он был единственным, помимо учеников, с кем Оливер общался, к кому проявлял хоть какие-то чувства. Мужчина уже и думать забыл о том, что это может быть не его ребенок, он считал Кевина своим сыном, самым близким ему человеком, пускай еще таким малышом, и тот отвечал ему взаимностью.