Читаем Живые и мёртвое полностью

Но «Что делать?» — это далеко не Брехт. Это даже не кино-агитка. Это произнесенные на камеру малоталантливые и далеко не художественные тексты. Неужели призвание театра и кино по мысли «Что делать?» — лишь воспроизводить тексты? Их персонажи друг с другом не связаны и вообще не живы, ибо нет действия. Один-другой полуминутный диалог персонажей — этого явно недостаточно для раскрытия их взаимосвязей. Разве у Брехта нет действия? Его персонажи все же не превращены в декламаторов строк, набросанных впопыхах малограмотным публицистом. Разве у Брехта нет сюжета? Зритель видит у него историю, через рассказ познает политические и социальные проблемы — так происходит обучение зрителя. «Что делать?» же незатейливо вываливают свои идеи на зрителя, требуя от того непосредственного их восприятия, не помогая ему, не пользуясь художественными средствами вообще. Но тогда почему это должно называться искусством? Это заснятая и озвученная низкокачественная публицистика. Это именно то, чего Виленский требовал избегать. Расходятся слова с делом.

Как там у «Что делать?» с реализмом? Например, в «Перестройке» показаны вышеназванные пять героев. Неужели это срез общества? Неужели это «типичные характеры в типичных обстоятельствах»? Все население тогда ходило и речи произносило о счастливом будущем — так, что ли? Не кажется ли авторам, что даже в сумме подобных персонажей было незначительное меньшинство в 1991 году? Реалистам стоило бы показать, почему большинство людей бездействовало и безмолвствовало, — ведь это и было типичное поведение. В этой постановке народ вообще не показан. Но не показаны и те, кто выиграл от подавления «путча» — ельцинская бюрократ-буржуазия, готовящаяся разорить страну. Интерес авторов к героям-горлопанам заставляет подозревать «Что делать?» в том, что они воспринимают 1991 год как упущенную возможность расцвета демократии, свободы и наполнения прилавков едой. Это какими же дураками нужно быть, чтобы в 2008 году так считать? Своими персонажами, якобы важными деятелями, «Что делать?» маскируют истинные классовые причины событий 1991 года. Выведя именно этих деятелей на первые роли, «Что делать?» расписываются в своей антиреволюционности и идейном родстве со стадом советских либералов-интеллектуалов: это их групповая, интеллектуалов, точка зрения и групповая память о том, что в «перестройку» якобы был некий общественный подъем. Налицо типичный случай классового подхода: интеллектуалы знают себя, помнят себя и то, что они делали и говорили — и свою точку зрения выставляют как точку зрения всего общества. А марксисты, как и продолжатели линии Брехта в искусстве, должны как раз разоблачать точку зрения, навязываемую нам политическим и классовым врагом.

У «Что делать?» нет повествования, подготавливающего зрителя к восприятию идеи. Значит, уже до просмотра человек должен иметь достаточно полное представление о том событии, по поводу которого «Что делать?» сняли свое творение. Многие ли россияне разбираются в том, какие взгляды были у активистов «перестройки», и как они взаимодействовали? Многие ли в курсе попыток «Газпрома» соорудить свою «башню» в Питере? Ясно, что круг знающих об этом крайне узок. Значит, «Что делать?» снимают эту псевдохудожественную видео-«публицистику» для своих, а также для западных конкурсов и фестивалей, поэтому в свою продукцию всегда вставляют английские субтитры. У «Что делать?» нет стремления быть понятыми простыми людьми, нет стремления образовывать этих людей. «Что делать?» устраивает быть признанными в тусовке, которая в значительной степени является заграничной, западной. А если и российской — то напрочь вестернизированной, сосредоточенной в основном в столицах. Зрители «Что делать?» живут в паразитирующей метрополии. И эта тусовка, свои люди, не разнесут критикой в клочья очередную кино-поделку «Что делать?». Нет, они найдут ей какое-нибудь культурологическое, да еще и левое толкование, восхитятся этими обмылками мысли. Все останутся довольными: и бездарные творцы, и невзыскательные зрители. Цель «Что делать?» — занять свою нишу на рынке, но в силу разных обстоятельств остаться в «левом» пафосе, вот они и занимаются сугубо буржуазно-фестивальной активностью, бессовестно эксплуатируя левую традицию. Это напоминает советские времена, когда всякий позитивист заверял о своей преданности марксизму, поставив пару ссылок на Маркса и Ленина.

Перейти на страницу:

Все книги серии Статьи с сайта saint-juste.narod.ru

Похожие книги

Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»

Когда казнили Иешуа Га-Ноцри в романе Булгакова? А когда происходит действие московских сцен «Мастера и Маргариты»? Оказывается, все расписано писателем до года, дня и часа. Прототипом каких героев романа послужили Ленин, Сталин, Бухарин? Кто из современных Булгакову писателей запечатлен на страницах романа, и как отражены в тексте факты булгаковской биографии Понтия Пилата? Как преломилась в романе история раннего христианства и масонства? Почему погиб Михаил Александрович Берлиоз? Как отразились в структуре романа идеи русских религиозных философов начала XX века? И наконец, как воздействует на нас заключенная в произведении магия цифр?Ответы на эти и другие вопросы читатель найдет в новой книге известного исследователя творчества Михаила Булгакова, доктора филологических наук Бориса Соколова.

Борис Вадимович Соколов , Борис Вадимосич Соколов

Документальная литература / Критика / Литературоведение / Образование и наука / Документальное
Что такое литература?
Что такое литература?

«Критики — это в большинстве случаев неудачники, которые однажды, подойдя к порогу отчаяния, нашли себе скромное тихое местечко кладбищенских сторожей. Один Бог ведает, так ли уж покойно на кладбищах, но в книгохранилищах ничуть не веселее. Кругом сплошь мертвецы: в жизни они только и делали, что писали, грехи всякого живущего с них давно смыты, да и жизни их известны по книгам, написанным о них другими мертвецами... Смущающие возмутители тишины исчезли, от них сохранились лишь гробики, расставленные по полкам вдоль стен, словно урны в колумбарии. Сам критик живет скверно, жена не воздает ему должного, сыновья неблагодарны, на исходе месяца сводить концы с концами трудно. Но у него всегда есть возможность удалиться в библиотеку, взять с полки и открыть книгу, источающую легкую затхлость погреба».[…]Очевидный парадокс самочувствия Сартра-критика, неприязненно развенчивавшего вроде бы то самое дело, к которому он постоянно возвращался и где всегда ощущал себя в собственной естественной стихии, прояснить несложно. Достаточно иметь в виду, что почти все выступления Сартра на этом поприще были откровенным вызовом преобладающим веяниям, самому укладу французской критики нашего столетия и ее почтенным блюстителям. Безупречно владея самыми изощренными тонкостями из накопленной ими культуры проникновения в словесную ткань, он вместе с тем смолоду еще очень многое умел сверх того. И вдобавок дерзко посягал на устои этой культуры, настаивал на ее обновлении сверху донизу.Самарий Великовский. «Сартр — литературный критик»

Жан-Поль Сартр

Критика / Документальное