Живые и взрослые

Марина решает не вызывать лифт, а спуститься по лестнице. Если кого-нибудь встретит – скажет, что задержалась после ночи, присела в уголке и вырубилась. Сонная девочка-дружинница, ничего подозрительного.

Впрочем, обошлось: ни на лестнице, ни на этаже никого нет. Марина подходит к двери с надписью «звукооператор» – только бы не было заперто! Нет, опять повезло: дверь легко поддается, мягко распахивается, Марина проскальзывает в полутемную комнату.

Чезаре уже здесь.

– Привет, – говорит Марина.

– Привет, – отвечает гирельер.

Пауза.

– Как дела в Банаме?

– Нормально, – отвечает Чезаре, – сражаемся помаленьку. На той неделе прилетал из Вью-Ёрка какой-то крупный конторский чин – подстерегли на лесной дороге и подорвали вместе с машиной.

– Хорошо, – Марина кивает, хотя ей сейчас равно безразличны и судьба Банамы, и смерть крутой шишки из Конторы. – Зачем ты меня сюда позвал?

– Меня попросили, – отвечает Чезаре. – Велели передать записку, встретить и сказать, чтобы ждала здесь. А самому уйти.

– Понятно, – отвечает Марина, и сердце ухает у нее в груди. – Так уходи тогда, чего ты ждешь?

– Интересно посмотреть на тебя, – говорит Чезаре. – Ты же девочкой совсем была, а теперь вот серьезная женщина, сразу видно – настоящий боец. Если надо будет где-то спрятаться – всегда добро пожаловать в Банаму, нам такие нужны.

– Буду иметь в виду, – отвечает Марина. Она не забыла, как по просьбе Учреждения Чезаре отправил их в один очень неприятный мертвый мир. – Иди уже, я одна подожду.

– Вива либерта! – вскидывает кулак Чезаре.

– Вива, – лениво отвечает Марина.

Дверь захлопывается. Она остается одна.

Почти сразу раздается сухой щелчок, потом тихий гул, словно фонит динамик. На пульте вспыхивает зеленая лампочка, а потом из полутьмы раздается знакомый голос:

– Марина…

– Лёва! – Марина озирается. – Лёва, милый, ты здесь?

– Я здесь, – отвечает Лёва, – но ты меня не увидишь. Поэтому что мое «здесь» – не совсем твое «здесь».

– Милый, милый, – повторяет Марина, – это не важно, важно, что я тебя слышу… ох, как жаль, что только слышу… я бы тебя обняла, я бы тебя зацеловала до смерти… скажи мне, скажи мне еще что-нибудь. У тебя все хорошо?

Сквозь треск динамика раздается Лёвин смешок – такой знакомый, такой родной.

– У меня все странно, – говорит Лёва. – Могло быть гораздо хуже.

– Ты правда на границе миров? На вот этой бесконечно тонкой пленке бесконечной площади между фрактальными мирами?

– Бесконечно тонкая пленка бесконечной площади? – Марина слышит, как Лёва улыбается, и тут же представляет его улыбку. – Ты сама до этого догадалась?

– Если честно, это Вольфин сказал, – смущается Марина. – Но неважно… главное – это так и есть?

– Да, примерно так, – теперь Лёва говорит серьезно, даже сосредоточенно, как в школе у доски, решая сложную задачу. – Я в Межграничье и постоянно перемещаюсь. Я могу управлять движением, но очень немного. Здесь как будто все время сквозняк, и меня сносит…

Марина наконец понимает, что звук идет из большого динамика в углу. Она садится на пол и прижимается к черной подрагивающей мембране.

– Ты сможешь прийти сюда еще?

– Не знаю, вряд ли, – отвечает Лёва, и каждое его слово отдается в теле Марины легкой вибрацией. – Из-за Фестиваля Граница очень ослабла. Я даже смог написать записку и передать ее Чезаре. Когда Фестиваль закончится, мне опять будет почти невозможно появиться в вашем мире. В мертвых мирах – чуть легче, но ненамного. Понимаешь, я теперь такое двумерное привидение.

Лёвин смешок толкает Марину в плечо, и она всхлипывает.

– Милый, милый, – повторяет она, – как же нам быть? Хочешь, я уйду в какой-нибудь мертвый мир? Я там буду ближе.

– Еще не хватало! – возмущается Лёва. – Оставайся здесь. Может, все наладится. Я думаю, я буду становиться сильней по мере того, как будет слабеть Граница.

– А она слабеет?

– Да, все время. Каждое путешествие, каждый переход – они ее подрывают. Мне хорошо видно… точнее, я очень ясно чувствую. Ты знаешь, что Учреждение запустило большую программу исследования изобретения Фармера?

Какой он умный, думает Марина, какой он умный и спокойный. Как будто не любит меня больше.

Но, может, лишившись тела, человек лишается и любви?

– Нет, не знаю, – отвечает она.

– Десятки, если не сотни человек отправили в глубинные миры. Каждый – как пуля, пробивающая множество границ. И каждая дыра – это для меня возможность хоть немного, хоть ненадолго воплотиться обратно. Примерно как Орлок воплощался после смерти, впитывая чужое страдание, – но я, видимо, питаюсь ветром, дующим сквозь эти дыры.

– Милый, послушай, – говорит Марина. – Если так, мы будем разрушать Границу. Мы добудем миллионы пластырей, мы…

– Не надо, – тихо говорит Лёва. – Это сделают без вас, все случится само. Лучше послушай еще одну вещь, у нас мало времени.

– Говори.

– Я нашел одно место, странную аномалию между мирами, пространство снаружи всех измерений. Даже при неразрушенной Границе туда могут приходить живые и мертвые, даже я могу там воплощаться. Но это место не стационарно, оно перемещается и сразу в двух временах – во времени живых и во времени этой Границы.