А спустя полчаса в помещение вошла небольшая делегация студентов с тортом в руках. Подошли к столу, где сидела их группа, первокурсники, и как запоют: «Пусть бегут неуклюже…» Оказалось, день рождения глухой Сони. Все окружили ее тесно, чтобы она видела их рты: «К сожаленью, день рожденья только раз в году». Соня вглядывалась и подпевала. Теперь эту песню Роза знала лучше, чем гимн Америки.
Неожиданно активировались родители. Позвонили среди урока. Роза испугалась:
– Что-то случилось? – спросила она как можно тише, но даже глухая Соня ее услышала.
Роза выкатилась в коридор. Оказалось, родители уже едут по 125-й дороге и вот-вот будут возле общежития. Роза взмолилась:
– Я не могу вас встретить, у меня урок.
Но отец сказал, что они видят кафе и подождут ее там.
– Но у меня репетиция в театре.
– Перенеси.
– Не могу. Господи, найдите в своем навигаторе театр и подъезжайте к нему.
Конечно, родители подъехали не к кампусному, а к городскому театру и долго стучали в запертую дверь.
Наконец Роза освободилась от репетиции и помчалась в центр городка. Действительно, около театра стояла знакомая машина, в ней сидели обиженные предки. Один-единственный раз за все лето приехали, а дочь не желает их видеть. Они казались такими чужими в этот момент. Как им было объяснить бешеную занятость, забитость расписания дня самыми разными
Она наскоро показала им территорию, потом провела в общежитие, категорически запретив открывать рот. «Коммунистическая пропаганда, – заметил отец матери, – с таким режимом надо бороться». Мама хмыкнула, но восторга тоже не выразила.
Когда закрылись в комнате, они обнялись. Родители специально решили сделать ей сюрприз и ожидали ответного восторга. Роза спросила, где они решили переночевать? Родители многозначительно переглянулись.
– У нас нельзя, – быстро сказала дочь, – такое правило.
Мама успокоила ее, что они зарезервировали мотель, не хочет ли она посмотреть и поужинать с ними. Роза на все предложения отвечала отказом.
Простились холодно. Еле отмахав родителям рукой, Роза помчалась на круглый стол. «Борщ» она, конечно, пропустила. Но когда после лекции заглянула в кухню, остатки удалось наскрести. И сметаны хватило.
Усталость от языка особенно навалилась ближе к концу, но в это время активировались клубы. Театр уже репетировал в настоящем театральном помещении, и уже была примерка костюмов грибоедовской эпохи. Розе очень понравилась ее Третья княжна: они танцевали, пели, хором декламировали свои строчки. Иногда ей удавалось попасть в церковь, где работал хор. Тогда она завидовала всем, кто был в хоре. Поймала себя на мысли: в следующем году пойду в хор. Сама удивилась.
Писала она ужасно, этот чертов
– А я? Я тоже хочу!
– Давай! Только учти – я на русскую программу. Мне это интересно.
Стала заниматься еще активнее.
Спорт никогда не любила, но стала ходить болеть за свою команду на футбольное поле. Когда ее любимого «птеродактиля» сбили с ног и он в роли Чацкого появился на костылях, Роза чуть не заплакала. Режиссер тоже был обескуражен: как же так?
– Ничего, – успокоил его студент: гипс снимут перед спектаклем.
– А как же танцевать с Софьей вальс Грибоедова?
– И вальс будет, – заверил Чацкий.
Роза не пропускала никаких событий, никаких лекций, сидела на них с умным видом в очках и делала вид, что записывает на айпад самое важное.
Даже к аспирантам на симпозиум пошла. Там с костылями сидел Чацкий. Он понимал гораздо больше и подбрасывал ей некоторые слова.
Наткнулась на дерево возле входа в общежитие – невысокое, но уже взрослое. У корня была табличка: название самого дерева и русское женское имя с датами жизни. Роза стояла и гадала, кто это и почему именно здесь, может, она умерла тут или просто работала. У всего на свете есть своя история. Потом ей рассказали билингвы, что она преподавала на старшем курсе и в последнее лето приехала из Петербурга очень больная, но боролась до последнего, она верила, что русская школа даст ей силы, а сил уже не было. Тринадцатого июля ее отправили домой. Ее провожало много народа. Уходя, она окинула взглядом все здание и попрощалась навсегда.
Самолет в Берлингтоне отменили. И ее привезли обратно к ужину. Все обрадовались, решив, что это хороший знак. Утром она уехала навсегда. В это время в общежитии все спали – была суббота. Провожать было некому.