Жизнь Аполлония Тианского

Лебадейская пещера посвящена Трофонию, сыну Аполлонову, а приближаться к ней дозволено не иначе, как ради пророчества. Из храма вход в пещеру не виден, ибо располагается несколько ниже по склону горы и весь огорожен железными столбами, а кто туда спускается, того словно бы затягивает вниз. Паломники облекаются в белые одежды и несут с собою медовые лепешки в подачку ползучим гадам, кои нападают на нисходящих. Иных паломников земля выводит наружу поблизости от этого места, а иных весьма далеко, ибо кое-кто вылезает на свет за Локридским или за Фокидским рубежом, но большинство все же остается в пределах Беотии. Итак, Аполлоний явился в храм и сказал: «Я желаю низойти в подземелье любомудрия ради». Жрецы воспротивились названному намерению и народу объявили, что не дозволят колдуну осквернить святилище, а самого Аполлония морочили разговорами о запретных и негодных для пророчества днях. В один из таковых дней беседовал он близ Геркинского родника о происхождении и свойствах прорицалища — единственного, где божество вещает устами вопрошающего[380], — а на закате вместе с молодыми своими спутниками спустился к пещере и, выворотив четыре столба, коими был заперт вход, низошел в подземелье, одетый в обычное свое рубище, словно отправлялся вести ученую беседу. Этим он настолько угодил Трофонию, что тот, представши перед жрецами, укорил их за обращение с гостем, а после велел им всем следовать за ним в Авлиду, ибо там-де предстоит Аполлонию выйти на свет и будет-де это куда как примечательнее, чем у прочих паломников. И правда: Аполлоний воротился из-под земли по прошествии семи дней — никому не доводилось прежде столь долго ходить за пророчеством, — и с собою принес книгу, каковая книга была наилучшим ответом на вопрос его, ибо в пещере вопросил он бога: «Какое любомудрие почитаешь ты, Трофоний, чистейшим и совершеннейшим?», а в книге содержались поучения Пифагоровы[381], чья премудрость оказалась удостоверена сим вещим глаголом.

20. Упомянутая книга сохраняется в Антии, по каковой причине Антий — а стоит он на италийском берегу — привлекает ревнителей науки.

Не скрою, что о вышеописанном происшествии я слыхал от жителей Лебадеи, но вот касательно книги — тут уж у меня имеется доказательство, ибо позднее книга эта была доставлена императору Адриану вместе с кое-какими, однако же не со всеми, письмами Аполлония и так осталась в антийском дворце, который император любил более прочих своих италийских дворцов.

и о том, как жил он в Элладе вместе с учениками своими (21—22)

21. Из Ионии явились к Аполлонию все его ученики — в Элладе их прозвали тианятами — и, соединясь с местными его почитателями, составили целую ватагу молодцов, примечательную как многочисленностью, так и ретивостью в науке. К витийству были они безразличны и весьма мало внимания уделяли наставникам красноречия, у коих все ученье в разговорах, но всецело предались любомудрию Аполлониеву. Между тем сам Аполлоний уподобился Гигу и Крезу, о коих сказывают, что держали они казну незапертой, дабы сполна уделять от богатств своих неимущим, — вот так и он уделял от мудрости своей всякому взыскующему, дозволяя вопрошать о чем угодно.

22. Однако же некоторые принялись его уличать, что воротит-де он нос от проезжающего начальства, да и слушателей своих склоняет к затворничеству; а когда кто-то съязвил, что гонит-де он в сторону свое стадо, едва заприметив площадного витию, то Аполлоний возразил: «Клянусь Зевсом, верно — незачем этим волкам грызть мою паству!» Что же хотел он этим сказать? А то, что видывал он, как упомянутые витии увлекают толпу и как выходят они из бедняков в богачи, и как рады они всякой распре, когда ожидается им от нее корысть, — вот потому-то и держит он молодых своих учеников подальше от подобных проходимцев, а ежели кто успел с ними спознаться, того наистрожайше вразумляет, словно отмывая от никчемной краски. Аполлоний издавна был не в ладах с судейскими говорунами, а после заточения в римской темнице, поглядев на погибавших там узников, сделался до того предубежден против сего ремесла, что полагал причиною всех злодейств не столько самое тиранию, сколько доносительство и показное красноречие.

и как предрек погибель Домицианову (23) , а после отправился в Ионию (24)