Одиночные биографии не бывали такими короткими, как биографии из сборников «познавательного» типа, но все же не были пространнее подробных жизнеописаний, предпочитавшихся, например, Плутархом и Светонием. Если бы Филострат вполне оставался в рамках биографической традиции, то хвалебная «Жизнь Аполлония» должна была быть в несколько раз короче книги, которую сейчас держит в руках читатель. Относительная краткость — жанровый признак биографии, потому что эта краткость позволяет объединять биографии в удобочитаемые сборники. Одиночная биография наследовала этот признак, да притом, создаваясь к случаю, приобретала некоторые характеристики похвальной или разоблачительной речи, а такая речь тоже не бывает слишком пространной. Однако небольшое сочинение явно не устраивало Юлию: вряд ли она, уже увлеченная хроникой Дамида, желала получить вместо нее нечто меньшее, а не нечто большее. Даже если Филострат и мог кое-где сократить записки Дамида, чтобы умерить их однообразие — например, объединить несколько сходных подвигов или вычеркнуть какие-то не слишком значительные пророчества и исцеления, — то добавить ему следовало гораздо больше. Жизнеописание Аполлония должно было стать не просто биографией, но биографией салонной: Филострату предстояло развлекать и поучать кружок императрицы деяниями тианийца в течение многих вечеров, между тем как для обычной биографии хватило бы и одного вечера. Всякий софист был не только создателем, но также и исполнителем своих произведений: он сочинял, затем сам же читал (порой разыгрывая в лицах), во всяком случае один раз, а чаще многократно, а уж потом, стяжав успех у слушателей, публиковал свое произведение. Высоко ценился также и дар литературной импровизации: Филострат хвалит за это Диона (V, 37), но наверняка и сам умел импровизировать. Конечно, материал был собран заранее, но вряд ли перед каждым чтением у императрицы этот материал подвергался письменной литературной обработке. Разумеется, в конце концов в руках Филострата оказалась рассказанная им книга, потому что стенографы и переписчики честно делали свою привычную работу (личный стенограф был даже у Аполлония Тианского), но непохоже, чтобы Филострат слишком тщательно правил запись своего устного повествования, да это и понятно. Дело было сделано, августейшая заказчица явно осталась довольна, что обеспечивало книге дальнейший успех, а собственные вкусы автора обращали его к другим литературным формам, так что у него не оказывалось серьезного повода тратить силы на совершенствование пространного и уже оплаченного сочинения[493]
.