Жизнь Аполлония Тианского

Как уже говорилось выше, биографическое предание было бесспорным фактом античной культуры, однако крайне редко отражалось в литературе полностью. Биографические повествования имеются у Геродота, но они входят в текст большего объема и совсем иного назначения. «Биографичны» охаянные Аристотелем «Гераклеиды» и «Фесеиды», хотя в данном случае разумнее говорить не о био-, а о теографии. «Биографичны» иные хвалебные речи, в которых древние ораторы подробно говорят о жизни восхваляемого деятеля. Но во всех перечисленных случаях биографичность факультативна: историк может, но не обязан рассказать всю жизнь Креза или Поликрата, эпический поэт может, но не обязан воспеть земное бытие Геракла от рождения до апофеоза, оратор может, но не обязан, рассказать все, что знает о каком-нибудь Исагоре, — допустимо ограничиться эпизодами, анекдотами, подвигами, а история все равно останется историей, эпос эпосом и хвалебная речь хвалебной речью. Биографичность здесь — частный художественный прием, но не структурный признак жанра. Аристоксен первый ограничил предмет повествования биографическим преданием о реальном лице, поставив пределами фабулы пределы жизни и сделав содержанием сюжета течение жизни, что соответствует двойному значению слова βίος — «образ жизни», «срок жизни» (ср. по-русски «как жил» и «сколько жил»). По классификации Аристотеля, «жизнь» можно отнести только к историческому повествованию, в котором «приходится описывать не единое действие, а единое время и все, в нем приключившееся с одним или со многими» («Поэтика», XXII), однако тогда биография должна рассматриваться как подготовительный материал (все историческое единично и подлежит классификации и обобщению) — и действительно, имевшиеся фиксации биографических преданий использовались перипатетиками именно как источник анекдотов и сентенций. Создание «жизни» как итогового текста, объединяющего и обобщающего подготовительные, приравнивает «жизнь» к другим итоговым текстам, т. е. к поэзии и философии. Требование Аристотеля о единстве художественного текста здесь соблюдено, но «подобным единому и целому живому существу» («Поэтика», XXII) оказывается единое и целое существо — человек.

У столь новаторского приема был, конечно, источник, однако источник этот находился в традиции, хорошо знакомой Аристоксену, но никак не учтенной в «Поэтике». Безуспешность (или чрезмерная успешность) поисков литературного прототипа биографии очевидно может объясняться лишь отсутствием такого прототипа — следовательно, речь должна идти о некоем культурном явлении и вряд ли об индивидуалистических тенденциях эпохи, порой называемых социальным источником биографии[490]. Эти тенденции объясняют мгновенный успех биографического жанра, но не объясняют, почему героями Аристоксенова и многих последующих сборников были преимущественно философы и поэты старого времени, а отнюдь не командиры наемнических отрядов. Между тем существовала культурная традиция, рассматривающая жизнь человека как единое действие и отлично знакомая Аристоксену, — это пифагореизм и пифагорейское жизнестроительство[491].

Жизнестроительство — достаточно распространенный феномен культуры и в общем виде представляет собой организацию человеком собственной жизни по плану, типологически сходному с нормативной поэтикой. Нормативной поэтикой жизнестроительства является индивидуальная норма поведения, совмещенная с общепринятым этикетом или полностью ему противопоставленная, но всегда носящая демонстративный характер, поскольку для жизнестроителя собственная жизнь есть воплощение умозрительной доктрины, воплощение не в фигуральном, а в буквальном смысле слова, потому что концептуальной основой древнейшего европейского жизнестроительства было пифагорейское учение о переселении душ — метемпсихоз. Метемпсихоз есть воплощение бессмертной и вечной, т. е. вневременной души в бесконечном ряде конечных жизненных циклов. Таким образом, пифагорейская концепция жизни включала в себя даже нечто вроде понятия «биографического сборника» — памяти о прежних воплощениях, даруемой богами истинным мудрецам и воспринимаемой как желанная награда. Подробнее о пифагорейской этике будет сказано ниже, а сейчас достаточно отметить, что биографическая традиция возникла только в тех культурах, в мифологии которых содержится концепция метемпсихоза, т. е. в культурах индийской и — опосредованно (через распространившийся из Индии буддизм) — китайской. Пифагорейское учение о метемпсихозе также зачастую возводилось к индийскому источнику, что видно, в частности, по книге Филострата. Проверке такого предположения пока мешает недостаток сведений о древних пифагорейцах и их контактах с Востоком.