Жизнь Аполлония Тианского

Действительно, Дельфийское прорицалище в течение нескольких веков греческой независимости осуществляло (или старалось осуществлять) непрестанный и многообразный контроль над жизнью всего эллинского мира, а по преданиям, дельфийское влияние проникало даже и в варварские страны. Аполлон был богом космической и социальной гармонии, так что посольства в Дельфы отправлялись по самым разнообразным (но всегда конкретным) поводам: если требовалось навести порядок, то всеведущий бог устами своей пророчицы говорил, как лучше добиться успеха или как избежать поражения. Пророчества его не всегда были ясны, и самоуверенный гордец вроде Креза мог не понять предупреждения об опасности (так позже развратный наместник в Эгах не понял пророчества Аполлония о «третьем дне»), однако большинство паломников уходило, получив добрый совет. Советы эти касались законодательства, устройства колоний, спорных вопросов культовой практики, общежитейских правил, исцелений и многих частных проблем — собрание действительных и легендарных дельфийских оракулов составляет целый том[525], а это только сохранившиеся пророчества. Дельфийские оракулы не были частными случаями реализации некоего единого учения: они носили преимущественно охранительный характер, что зачастую выражалось и в политическом консерватизме (например в определенной благорасположенности к спартанской старине — это традиционное лаконофильство унаследовал и Аполлоний Тианский), однако охранительный консерватизм был не системой, а только тенденцией, ограниченной конкретными обстоятельствами. Так, религиозный консерватизм не помешал Дельфам поощрять чужеземный культ Амона, политический консерватизм не помешал поощрить демократические реформы в Афинах, и, наконец, Филипп Македонский свое первоначальное влияние на эллинские дела приобрел именно через Дельфы, сумев войти в число Дельфийских амфиктионов (политических протекторов храма) и ввязавшись в так называемые «священные войны». Ни одно важное предприятие не обходилось без вмешательства Дельфийского оракула, а если и обходилось, то могущественная дельфийская пропаганда это отрицала, утверждая — хотя бы на словах — повсеместность и обязательность дельфийского авторитета[526]. Вот так и герой Филострата сравнивается с законодателем, судьей, пророком (I, 17) и, наконец, с самим дельфийским Аполлоном (III, 42) — и это не пустое сравнение, потому что Аполлоний изображен главным вершителем общих и частных судеб целой Империи.

Упадок влияния Дельф совпал с упадком и падением эллинской независимости, и ко времени Филострата античное Средиземноморье уже несколько столетий обходилось без гармонизирующего центра, каким были или мыслились Дельфы, да поначалу он и не был нужен. В пестром мире независимых греческих городов Дельфы были символом порядка, а эллинистические царства и республиканский Рим обладали достаточной внутренней упорядоченностью и вовсе не стремились к межгосударственному единству. Проблема гармонизирующего центра возникла тогда, когда образовалась огромная и пестрая Империя, в которой не ослабевали центробежные силы и была невозможна или затруднена социальная унификация. Правительство пыталось решить эту проблему различными способами и с переменным успехом. В первые два века существования империи успех был значителен, и в спокойные времена Антонинов ощущение порядка сделалось преобладающим, а крутому Септимию Северу удавалось еще два десятилетия поддерживать эту иллюзию, но в действительности порядку пришел конец — наступало бурное столетие «солдатских императоров».