Жизнь Аполлония Тианского

32. Когда родители мои опочили почти одновременно, мудрецы велели мне отправиться в свои деревни и позаботиться о собственном имении, ибо минуло мне в ту пору девятнадцать лет. Однако деревни эти успел уже оттягать любезный мой дядюшка — даже участка, приобретенного отцом, не оставил он мне, ибо принадлежат-де все эти земли к царским владениям, а мне-де и того много, что позволено мне жить. Тогда, собравши складчину с материнских отпущенников[71], нанял я себе четырех провожатых. Как-то раз, когда читал я «Действо о Гераклидах»[72], предстал предо мною гонец из отчизны, доставивший послание от преданного моему отцу человека, призывавшего меня переправиться через Гидраот и соединиться с ним ради возвращения нынешнего моего царства, ибо много-де надежд у меня воротить себе державу, ежели только действовать без промедления. Наверно некое божество привело мне на ум помянутое «Действо»! Итак, я внял знаменью и, переправившись через реку, услыхал, что один из беззаконных правителей умер, а другой осажден в этом вот дворце. Тогда я поспешил вперед, объявляя жителям попутных деревень, что я — сын имярека и явился ради своей державы, — а поселяне, увидев сходство между мною и дедом, радостно приветствовали меня и шли вослед, захватив с собой ножи и луки, так что делались мы день ото дня многочисленнее. Когда я подошел к воротам столицы, горожан обуял такой восторг, что они похватали факелы с алтаря Солнца, бросились за ворота и ввели меня в город, восхваляя многими песнопениями моих отца и деда. Самозванца же они замуровали в стену, как я ни возражал против подобного рода казни».

33. Тут Аполлоний перебил царя: «Ты, стало быть, и впрямь сыграл Гераклидов! Хвала богам за то, что промыслом своим споспешествовали они благородному мужу исполнить свое назначение! Однако расскажи мне об этих мудрецах: не они ли некогда подчинились Александру и, приглашенные к нему, рассуждали о небесах». — «То были оксидраки[73], — отвечал царь, — всегда остававшиеся независимым и воинственным племенем, — они утверждают еще, будто владеют мудростью, но в действительности ничего путного не знают. Подлинные мудрецы обитают между Гифасом и Гангом, а до этих краев Александр не добрался — не из боязни, а, как я полагаю, из-за неблагоприятных знамений. Впрочем, когда бы даже он переправился через Гифас и покорил всю округу, то все-таки не мог бы взять крепость, где обитают мудрецы, будь с ним хоть десять тысяч Ахиллов и тридцать тысяч Аянтов, ибо мудрецы не бьются с пришельцами, но отражают их, посылая знамения и бедствия, — таковы их святость и богоизбранность. Рассказывают, будто Геракл-египтянин[74] вместе с Дионисом, покорив оружием индусов, отправились походом на мудрецов: соорудили осадные машины и попробовали пойти на приступ, а мудрецы никак не оборонялись, но, как казалось наступавшим, пребывали в покое — однако, лишь только воины приблизились, тотчас низверглись на них громы и молнии, прогоняя их и выбивая из рук оружие. Тогда-то, говорят, и лишился Геракл своего золотого щита, который мудрецы принесли в дар богам, отчасти из-за славы Геракла, отчасти из-за чеканных изображений на щите, ибо там был представлен сам Геракл; как он устанавливает Гадиру пределом земли, воздвигает скалы вместо пограничных столбов и впускает воды Океана во внутреннее море, — из всего этого ясно, что Геракл был не фиванцем, но египтянином, явившимся в Гадиру и установившим рубеж земле».

и какою колыбельною баюкают индусы государя своего (34)

34. Пока они так беседовали, коснулись их слуха звуки песни, сопровождаемой свирелью, и Аполлоний спросил царя, к кому обращено славословие. «Индусы поют царю колыбельную, когда отправляется он почивать, — отвечал тот, — да будет его сон полон добрых сновидений и да пробудится он поутру милостивым и милосердным к своим подданным». — «Ну, а сам ты как смотришь на это, государь? Ведь свирель поет для тебя». — «Я не насмехаюсь, ибо все должно идти по закону, хотя сам я не нуждаюсь ни в каких колыбельных: по-моему, когда царь правит праведно и кротко, то ему самому от этого еще лучше, чем подданным».