Жизнь Аполлония Тианского

26. Такими вот словами укорял Аполлоний несведущего в божественном египтянина. А так как александрийцы питают столь сильное пристрастие к лошадям, что, когда сбегаются поглядеть на скачки, дело доходит до человекоубийства, то он, явившись в храм, разбранил их за это, произнеся нижеследующую речь: «Доколе будете вы умирать не ради чад своих и капищ своих, но от того, что пятнаете святыни, ибо приходите вы туда, исполнясь кровавой скверны, и внутри священных стен истребляете друг друга? Не сокрушил ли некогда Трою единый конь, устроенный ахейской хитростью?[209] А у вас и колесницы готовы, и кони взнузданы, от коих покойной жизни вам не видать, — так и пропадете вы не от Атридов и не от Эакидов, но сами себя погубите хуже пьяных троянцев. Вот в Олимпии сколько ристаний — и борьба, и кулачные бои, и многоборье, — однако же никто из-за ристателей не погиб, хотя было бы куда извинительнее проявить чрезмерное рвение из-за соплеменников, — а вы-то здесь из-за лошадей режетесь в поножовщине и готовы побивать друг друга каменьями! Пусть огнем горит такой город, где средь стенаний и ругани

Воев губящих и гибнущих кровью земля заструилась[210]

.

Постыдитесь хоть Нила — этой общей всем египтянам чаши! Но зачем я напоминаю о Ниле людям, коим пристало мерить не уровень воды, но уровень крови?» И еще многое другое сказал он в поношение александрийцам, как сообщает Дамид.

и как явился в Александрию Веспасиан, и о чем беседовал с Аполлонием, а также с Дионом и с Евфратом (27—37)

27. В ту пору Веспасиан в соседней с Египтом провинции[211] помышлял о самодержавной власти, так что когда вступил он в Египет, всякие Дионы и Евфраты, о коих я расскажу несколько ниже, предложили устроить ему чествование. Поистине, после первого самодержца, установившего порядок в римских делах, вошли в силу тираны столь жестокие, что уж и Клавдий, правивший между ними тринадцать лет, не почитался добросердечным, хотя достиг он власти в пятидесятилетнем возрасте — в пору наибольшего здравомыслия — и хотя вроде бы питал пристрастие ко всякой образованности, а все-таки даже в нем в такие-то годы обнаружилось много ребяческой дури, так что державу отдал он на разоренье бабам[212], от коих по беспечности своей и принял смерть, зная заранее, какая погибель ему угрожает, однако не сумев от нее уберечься. Аполлоний не менее Диона и Евфрата радовался новому обороту событий, но не доводил чувствования свои до всеобщего сведения, полагая, что рассуждать об упомянутых делах более пристало витиям. Итак, при подходе самодержца встретили его у городских ворот жрецы и чины египетские и посланцы областей, на кои подразделяется Египет: были тут и философы всех толков — один лишь Аполлоний не суетился среди прочих, но продолжал свои занятия в храме. Император учтиво и ласково обратился к встречавшим его и после недолгой беседы спросил: «Тианиец у вас?» — «Да, — отвечали те, — и весьма содействует нашему совершенствованию». — «Как бы мне с ним познакомиться? Мне он очень нужен». — «Он примет тебя в храме, — сказал Дион, — ибо снова подтвердил мне это свое намерение, когда я сюда шел». — «Пойдемте, — воскликнул государь, — сразу и богам помолимся, и познакомимся с благородным мужем!» Вот отсюда и пошел слух, будто еще в пору осады Иерусалима Веспасиан возмечтал о власти и будто послал за Аполлонием, чтобы посоветоваться о сем предмете, однако Аполлоний-де отказался прибыть в страну, оскверненную деяниями и страданиями жителей, и по этой-де причине Веспасиан, уже владея державой, сам явился в Египет побеседовать с Аполлонием, а о чем была у них беседа, это я сейчас объясню.

28. Принеся жертвы, но не успев еще толком разобраться в городских делах, Веспасиан обратился к Аполлонию словно с молитвой: «Вручи мне державу!» — «Я уже вручил тебе ее, — отвечал тот, — помолясь о государе правосудном, благородном и здравомысленном, сединою украшенном и о законных чад отце — и, без сомнения, тебя-то и выпросил я у богов». Император был весьма обрадован этими словами, ибо толпа, наполнявшая храм, согласно зашумела, и спросил: «А каково тебе кажется правление Нерона?» — «Нерон, быть может, умел настраивать кифару, но державу свою он опозорил — хоть ослабляя струны, хоть натягивая». — «Так ты велишь правителю быть умеренным?» — «Не я, но бог, определивший равновесию середину. А эти вот мужи — также добрые советчики в подобных делах», — тут он указал на Диона и на Евфрата, который в ту пору еще не был с ним в ссоре. Тогда император, воздевши длани, возгласил: «О Зевс, дай мне начальство над мудрецами, а мудрецам — надо мною!» И затем, оборотясь к египтянам, он добавил: «Пользуйтесь мною, как Нилом».