Жизнь Аполлония Тианского

22. Случилось так, что некий юнец — неотесанный выскочка — строил себе на Родосе дом и свозил туда отовсюду пестрые картины и каменья. И вот Аполлоний спросил его, сколько денег потратил он на учителей и образование. «Ни единой драхмы!» — отвечал тот. «А сколько на дом?» — «Двенадцать талантов, и еще намерен потратить столько же». — «На что же тебе этот дом?» — «Чтобы жить в отличном жилище! У меня там и дорожки, и рощи, и на площадь я теперь стану ходить редко[207], а кто захочет поговорить со мною, — придет с удовольствием, словно в храм». — «Тогда ответь, за что больше завидуют людям: за то, что им присуще, или за то, что им принадлежит?» — «За богатство, ибо вся сила — в деньгах». — «А скажи-ка, мой юный друг, кто лучший сторож своим деньгам — образованный человек или невежда?» И так как юноша промолчал, Аполлоний добавил: «Кажется мне, молодец, что не ты заполучил дом, а дом заполучил тебя! Что до меня, то, приходя во храм, я предпочту любоваться изваянием — пусть малым — из золота и слоновой кости, нежели глазеть на огромного и несуразного глиняного истукана».

23. Увидев молодого толстяка, который хвастался, что ест больше всех и вина пьет больше всех, Аполлоний спросил его: «Ты, похоже, горазд поесть?» «Да, и благодарю за это богов!» — отвечал тот. «Но какая тебе польза от подобного обжорства?» — «Такая, что все смотрят на меня и дивятся! Ведь ты, наверное, слыхал о Геракле, что съеденное им славится немногим менее его подвигов». — «Потому что он был Геракл, а у тебя-то, мерзавец, какая доблесть? Чтобы на тебя посмотрели, тебе только и остается, что лопнуть!»

а также о том, как прибыл он в Египет и как в Египте безвинных спасал, жрецов просвещал и нравы улучшал (24—26)

24. Таковы были приключения Аполлония в Родосе, а сейчас я расскажу, что было, когда приплыл он в Александрию. Александрийцы уже за глаза весьма его любили и скучали по нему, словно по сердечному другу; даже и из Верхнего Египта, изобилующего богословами, приглашали его погостить в тамошних поселениях, ибо оттуда в Дельту ездило не меньше народу, чем возвращалось домой, и все эти пришельцы славословили Аполлония, так что у египтян на него уже уши торчком вставали, — потому-то когда сошел он с корабля в город, народ взирал на него, словно на божество, и расступался перед ним, как расступаются перед несущими святыню. И вот, пока шел он, окруженный большим почетом, чем правитель провинции, повели на казнь двенадцать человек, приговоренных к смерти за разбой. Взглянув на них, Аполлоний сказал: «Не все умрут, ибо вот этот осужден облыжно и избежит казни». Затем он обратился к стражникам, которые вели осужденных: «Я велю вам умерить шаг и не слишком спешить добраться до палача, а вот этого человека казните последним — он ни в чем не виноват. Делайте свое дело по-божески и не жалейте краткой меры дня для тех, кого лучше бы и вовсе не убивать». Все это он изъяснил подробно, хотя не в его правилах было надолго растягивать речи — а почему рассудил он так, обнаружилось очень скоро. Когда восьмерым приговоренным уже отсекли головы, прискакал на место казни всадник и закричал: «Отпустите Фариона!», ибо этот Фарион не был разбойником, но оговорил себя, испугавшись дыбы, а уж прочие под пыткой подтвердили его показания. Не стану описывать, как потрясены были египтяне и как — и без того восхищаясь Аполлонием — рукоплескали они этому его подвигу.

25. Когда взошел Аполлоний во храм, то явился его взору совершенный порядок и во всем мудрое устройство и божественное установление; однако что до бычьей крови, гусей и прочей жертвенной живности — этого он не одобрял и не почитал приличным для богов угощением. Итак, когда жрец спросил его, по какому понятию не приносит он подобных жертв, он сказал: «Лучше ты мне ответь, по какому понятию ты эти жертвы приносишь». — «Кто это такой умный, чтобы исправлять египетские правила?» — возразил жрец. «Всякий мудр, кто явился от индусов, — отвечал Аполлоний и продолжал: А быка я испепелю сейчас же[208] и мы поделим с тобою дым, так что у тебя не будет повода жаловаться на судьбу — ведь боги вкушают именно дым, — а затем, когда изваяние быка плавилось в огне, добавил: Вот тебе и жертва». — «Какая жертва? — спросил египтянин, — я ничего тут не вижу». На это Аполлоний сказал так: «Разве Иамиды, Теллиады, Клитиады и вещие Меламподиды болтали вздор, столько возгласив об огне и столько из него добыв прорицаний? Или, по-твоему, мой милый, от сосны и кедра получается огонь пророческий и годный для волхвования, а огонь, зажженный от чистейшей и тучнейшей влаги, предпочтения не достоин? Если бы была тебе ведома огненная премудрость, ты увидел бы, сколь многое явилось на круге восходящего Солнца».