Усадьба, полевое раздолье, старый русский уездный городок, гимназия, дни великопостной учебы, постоялые трактиры, цирк, городской сад, напоенный запахом цветов, которые назывались просто «табак», Крым, Харьков, Орел – из множества миниатюр складывается эта мозаичная картина старой России, воспетой Буниным. Любовь к родной стране, преклонение перед ее громадностью и мощью звучат и в словах Александра Сергеевича (отца Алеши), и в переживаниях Ростовцева, этого перекупщика скота и хлеба, который, слушая стихи Никитина «Под большим шатром голубых небес…», только «сжимал челюсти и бледнел». А какие пейзажи возникают в «Жизни Арсеньева», как чувствует и откликается писатель на малейшие движения в жизни природы! По Бунину, эта черта тоже национальная: «Первобытно подвержен русский человек природным влияниям». Описания природы в романе таковы, что каждый отрывок просится в хрестоматию, пленяет звучностью и благородством языка.
Высвободившись некогда из-под влияния поэзии, проза теперь вновь сливается, уже в новом качестве, с ней. Это общая черта эмигрантского творчества Бунина. «Не случайно, – отмечал богослов и литературный критик Кирилл Зайцев, – именно с этого момента как бы замирает постепенно стихотворно-поэтическое творчество Бунина. То, что раньше требовало стихотворного оформления, теперь начинает выливаться в прозаических произведениях, которые с полным правом можно назвать «стихотворениями в прозе».
Пожалуй, «Жизнь Арсеньева» и является наиболее ярким тому подтверждением: это, конечно, поэма в прозе.
Этот роман-поэма посвящен путешествию души юного героя, необыкновенно свежо и остро воспринимающего мир. Главное в «Жизни Арсеньева» – расцвет человеческой личности, расширение ее до тех пределов, пока она не оказывается способной вобрать в себя огромное количество впечатлений. Перед нами исповедь большого художника, воссоздание им с величайшей подробностью той обстановки, где впервые проявились его творческие импульсы.
У Арсеньева обострена чуткость ко всему: «…зрение у меня было такое, что я видел все семь звезд в Плеядах, слухом за версту слышал свист сурка в вечернем поле, пьянел, обоняя запах ландыша или старой книги». Если пространственное познание мира протекает строго по времени, то эстетическое – по Бунину – независимо от времени, преодолевает его и даже самое смерть. «Я весь дрожал при одном взгляде на ящик с красками, пачкал бумагу с утра до вечера, – вспоминает Арсеньев, – часами простаивал, глядя на ту дивную, переходящую в лиловое, синеву неба, которая сквозит в жаркий день против солнца в верхушках деревьев, как бы купающихся в этой синеве, – и навсегда проникся глубочайшим чувством истинно Божественного смысла и значения земных и небесных красок. Подводя итоги того, что дала мне жизнь, я вижу, что это один из важнейших итогов. Эту лиловую синеву, сквозящую в ветвях и листве, я, и умирая, вспомню…»
Воистину:
«Жизнь Арсеньева» позволяет нам проникнуть в святая святых – личность художника. Эта особенность романа снова выводит его далеко за пределы проблематики бунинской прозы последних десятилетий. Герои большинства эмигрантских рассказов Бунина изолированы от всего, что не связано непосредственно с первородной тематикой: любовью-страстью и смертью. В «Жизни Арсеньева» поражает именно многообразие вскрытых писателем связей с действительностью.
На примере семьи Арсеньевых ярко виден «молекулярный распад» русского усадебного барства. Три дворянских сына: один – поднадзорный, разночинец по убеждению (Георгий); другой – крепкий крестьянин, кулак (Николай); лишь третий, младший сын – Алеша Арсеньев – повторял привычные для своего круга поступки: уйдя из четвертого класса гимназии, остался «недорослем», обожал охоту, беспрестанно влюблялся. Но в какой обстановке!