Жизнь Бунина. Лишь слову жизнь дана…

Когда 14 июня 1946 года в парижских газетах был опубликован указ Президиума Верховного Совета СССР «О восстановлении в гражданстве СССР подданных бывшей Российской империи, а также лиц, утративших советское гражданство, проживающих на территории Франции», в большевистском официозе «Советский патриот» появилось интервью с Буниным. Старый писатель отозвался об этом указе как о «великодушной мере советского правительства и очень значительном событии в жизни русской эмиграции». А после того как руководство русских писателей и журналистов в Париже исключило из своих членов всех, кто принял советское подданство, Бунин в знак солидарности с исключенными вышел из его состава.

Большая часть эмиграции отнеслась ко всему этому как к отступничеству; от него отвернулись такие близкие люди, как Б. К. Зайцев (который был для Буниных «как родной» и которого Бунин именует теперь «подколодным ягненком») или М. С. Цетлина («И даже она! Как я в ее дружбу верил! Ведь она столько для нас сделала!» – возмущался он).

А «заманивание» Бунина продолжалось. Через старого приятеля по литературным «средам», друга «Митрича» – Н. Д. Телешова он узнал, что в московском издательстве готовится том его избранных произведений. Поговаривали и о возможном собрании сочинений. Насколько далеко зашло это сближение с советской властью, свидетельствует факт, о котором сообщает в дневнике Вера Николаевна (в истинности его сомневаться невозможно): «Предлагают Яну полет в Москву, туда и обратно, на две недели, с обратной визой». Ясно, что подобные предложения могли быть сделаны только с «высочайшего» разрешения.

Итак, Бунин едва ли не накануне возвращения. Но обе стороны (и официальная, большевистская, и эмигрантская) не учли самого важного: внутренней независимости Бунина и его верности, в главном, прежним идеалам.

Скоро это проявилось.

В итоге: интервью в «Советском патриоте» оказалось сфальсифицированным («Меня просто на удивление дико оболгали», – сообщал он Алданову); «Избранное» в Советском Союзе так и не увидело света; о возвращении в Россию не могло быть и речи, особенно после репрессивных постановлений коммунистической партии «в области литературы» и известного доклада А. А. Жданова. Одинокий, больной, полунищий и лишенный возможности работать, Бунин оказался между двух огней: эмигранты отвернулись от него, именуя «большевиком»; с советской стороны, раздраженной и разочарованной, воцарилось глухое молчание.

В гневе – и надо сказать, в гневе праведном – Бунин писал Андрею Седых, защищаясь не только от противников, но и от «доброжелателей» (вроде профессора русской литературы Глеба Струве), действовавших в духе крыловской басни о хозяине и медведе:

«Я получил сперва одну вырезку, потом другую – из «Русской жизни», которая где-то в Америке издается, – это «Письмо в редакцию». Вот первое, подписанное ‹…› Глебом Струве (он теперь переселился в Америку из Англии, профессорствует в каком-то Bernley в Калифорнии):

«Письмо в редакцию (писано по старой орфографии).

М‹ногоуважаемый› г. редактор! В Вашей газете от 19 с‹его› м‹есяца› напечатана статья уважаемого И. К. Окулича, в которой он, как о факте, говорит о поездке И. А. Бунина, после войны, в СССР и о возвращении его оттуда, почему-то при этом сопоставляя этот факт с судьбой выданного Москве американцами и расстрелянного большевиками ген‹рала› П. Н. Краснова, который, как известно, во время войны стоял на откровенно прогерманской позиции. Не вдаваясь в оценку по существу этого сопоставления, я считаю своим долгом внести поправку в статью И. К. Окулича: И. А. Бунин в Сов‹етскую› Россию не ездил и, насколько мне известно, ездить не собирается, хотя попытки «соблазнить» его поехать туда и делались. Можно так или иначе морально-политически оценивать некоторые действия И. А. Бунина после освобождения Франции, но нельзя взваливать на человека обвинение в поступке, которого он не совершал. Глеб Струве».

Каково!! Ясно, что этот «уважаемый» Окулич приписал мне поступок предательства мною Краснова на расстрел – какой же иначе «поступок»? И каков Глеб! недурно «защитил» меня… «защитил» столь неясно по отношению к Окуличу и столь двусмысленно по отношению ко мне? Напишите мне, кто этот архимерзавец или кретин Окулич?

И вот ответ Окулича – его «Письмо в редакцию»: