Жизнь двенадцати цезарей

22. Сладострастием он отличался безмерным. Свои ежедневные соития называл он «постельной борьбой», словно это было упражнение; говорили, будто он сам выщипывает волосы у своих наложниц и возится с самыми непотребными проститутками. Когда Тит предлагал ему в жены свою дочь[1423], еще девушкою, он упорно отказывался, ссылаясь на свой брак с Домицией, но когда вскоре ее выдали за другого, он первый обольстил ее, еще при жизни Тита; а потом, после кончины ее отца и мужа, он любил ее пылко и не таясь, и даже стал виновником ее смерти, заставив вытравить плод, который она от него понесла.

Заключение (23)

23. К умерщвлению его народ остался равнодушным, но войско негодовало: солдаты пытались тотчас провозгласить его божественным, и готовы были мстить за него, но у них не нашлось предводителей; отомстили они немного спустя, решительно потребовав на расправу виновников убийства[1424]. Сенаторы, напротив, были в таком ликовании, что наперебой сбежались в курию, безудержно поносили убитого самыми оскорбительными и злобными возгласами, велели втащить лестницы и сорвать у себя на глазах императорские щиты и изображения, чтобы разбить их оземь[1425], и даже постановили стереть надписи с его именем и уничтожить всякую память о нем.

За несколько месяцев до его гибели ворон на Капитолии выговорил: «все будет хорошо!» — и нашлись люди, которые истолковали это знаменье так:

«Будет ужо хорошо!» — прокаркал с Тарпейской вершины
Ворон, — не мог он сказать: «Вам и сейчас хорошо».

Говорят, и сам Домициан видел во сне, будто на спине у него вырос золотой горб, и не сомневался, что это обещает государству после его смерти счастье и благополучие. Так оно вскоре и оказалось, благодаря умеренности и справедливости последующих правителей.

ДОПОЛНЕНИЯ О ЗНАМЕНИТЫХ ЛЮДЯХ

Фрагменты

Из книги «О грамматиках и риторах»

О ГРАММАТИКАХ

(1) Грамматика в Риме в прежние времена не пользовалась не только почетом, но даже известностью, потому что народ, как мы знаем, был грубым и воинственным и для благородных наук не хватало времени. И начало ее было скромным: древнейшие ученые, которые в то же время были поэтами и наполовину греками (я говорю о Ливии и Эннии[1426], которые, как известно, учили в Риме и на родине на обоих языках), только переводили греков или же читали публично собственные латинские сочинения. Правда, некоторые сообщают, что названный Энний издал две книги — «О буквах и слогах» и «О размерах», но Луций Котта[1427] справедливо рассудил, что они принадлежат не поэту, а позднейшему Эннию, которому приписываются также книги «О науке авгуров».

(2) Первым, как кажется, ввел в Риме изучение грамматики Кратес из Малла, современник Аристарха; он был прислан в сенат[1428] царем Атталом между Второй и Третьей Пуническими войнами, как раз около того времени, как умер Энний. На Палатине он провалился в отверстие клоаки, сломал себе бедро и после этого все время своего посольства проболел; тут-то он стал часто устраивать беседы, без устали рассуждая, и этим подал образец для подражания. Подражание состояло в том, что хорошие, но еще мало известные стихи, написанные или умершими друзьями, или еще кем-нибудь, тщательно обрабатывались и в результате чтений и толкований становились известными всем; так Гай Октавий Лампадион разделил на семь книг «Пуническую войну» Невия, написанную в одном свитке без перерыва; так впоследствии Квинт Варгунтей обработал «Анналы» Энния и по определенным дням читал их публично, при большом стечении народа; так обработали Лелий Архелай и Веттий Филоком сатиры своего друга Луцилия, которые, по их собственному признанию, у Архелая слушал Помпей Леней, а у Веттия Филокома — Валерий Катон.

(3) Упорядочили и всесторонне развили грамматику Луций Элий из Ланувия и его зять Сервий Клодий, оба — римские всадники, с богатым и многообразным опытом в науке и в государственных делах. Элий имел два прозвища: его звали Преконин[1429], ибо отец его был преконом, и Стилон[1430], ибо он обычно писал речи для всех знатнейших граждан: к знати был он настолько привержен, что даже сопровождал в изгнание Метелла Нумидийского[1431]. Сервий обманом присвоил еще не изданную книгу своего тестя, и гонимый стыдом и презрением, удалился из Рима; заболев подагрой и не будучи в силах терпеть боль, он обмазал себе ноги ядовитым зельем, и они у него отнялись, так что он мог еще жить, меж тем как эта часть его тела была уже мертва.