Жизнь евреев в России

Конечно, стеснительные меры по-прежнему заставляли как евреев, так и христиан обходить, в качестве заговорщиков, законы. Кары, которые налагались на евреев, были бессильны удерживать их от нарушения запрета, тем более что они находили поддержку в заинтересованных христианах. Пришлось даже издать особый закон (20 мая 1840 г.) о взыскании штрафов с помещиков великороссийских губерний за проживательство у них евреев. Впрочем, нарушать законы приходилось и высшим представителям власти. Характерен в этом отношении эпизод с доставкой полоцких кадетов в Петербург; еврейским извозчикам было запрещено выезжать за пределы черты, русских же извозчиков было мало, и, не имея конкурентов, они значительно повысили цены; ввиду этого главный начальник военно-учебных заведений, великий князь, возбудил ходатайство, чтобы евреям было разрешено подвозить кадетов хотя бы до Пскова, но государь положил резолюцию: «Согласен, но не до Пскова, а до Острова». Впрочем, евреям тогда же, ввиду крайней надобности в них, было разрешено, при новых, конечно, ограничительных правилах, заниматься извозными промыслами, совершая поездки из черты оседлости «во все прочие края Империи»[85]. Одновременно, под давлением требований жизни, были введены облегчения для временного пребывания вне черты не только купцов, но и мещан, причем, конечно, были опять-таки установлены известные меры, долженствовавшие предупредить возможность злоупотребления новым законом[86]. О, этот страх пред «злоупотреблениями» был так силен, что даже крестившемуся мужу или жене запрещалось водворяться вне черты оседлости, если один из супругов оставался в еврействе[87].

Особенным стеснениям подвергались евреи в Москве, где из-за них возникла борьба между двумя группами христианского населения.

В 1826 году московская торговая депутация донесла генерал-губернатору, что евреи, вопреки существующим узаконениям, торгуют здесь без всякого сношения с московскими купцами, что является для последних убыточным, а потому следует запретить евреям даже временное пребывание в Москве. Эта просьба всполошила московских фабрикантов, весьма заинтересованных в приезде евреев. И в результате купцы и фабриканты сообща выработали особые правила для временного проживания евреев, причем один из пунктов гласил, что евреи могут покупать товары только в двух домах: на Глебовском подворье и в другом доме, который найден будет удобным. Эти правила, правда, не были утверждены центральной властью. Но, ссылаясь на то, что государь потребовал, чтобы во время нахождения евреев в Москве за ними было строгое наблюдение, генерал-губернатор, не найдя, как он заявил, иного способа осуществить высочайшее повеление, направил всех евреев без исключения на жительство в одно место; Глебовское подворье, на котором евреи до сих пор добровольно останавливались, стало для них теперь единственным местом в Москве, где они могли впредь жить.

В 1838 году министр внутренних дел Блудов возбудил в Комитете министров вопрос об устройстве и в Петербурге такого же гетто. Но Комитет, приняв во внимание, что подобное учреждение, сосредоточивая многих евреев в одном месте, представляло бы вид особого еврейского квартала, в котором могли бы понадобиться и раввины, и резники, и т. п., отверг предложение Блудова, отметив, что столичная полиция может собственными силами наблюдать за евреями. Комитет воспользовался этим случаем, чтобы рассмотреть вопрос и о Глебовском подворье; он, несомненно, желал немедленного уничтожения его, но ему пришлось согласиться на то, чтобы оно продолжало свое существование «временно, до усмотрения», – московская администрация, с генерал-губернатором во главе, прилагала все усилия к тому, чтобы сохранить подворье: сборы, поступавшие с евреев, были слишком заманчивы. Официально эти доходы принадлежали глазной больнице, которой Глебов завещал свой дом, но ревизия показала, что фактически евреи являлись доходной статьей не для одной лишь больницы. И в течение ряда лет центральная власть, при всякой попытке упразднить гетто, встречала в Москве со стороны влиятельного генерал-губернатора Закревского непреодолимые препятствия[88].

Раз существовало предубеждение против допущения евреев за пределы черты, предубеждение, в атмосфере вражды легко находившее разнообразные мотивы для своего обоснования, то разрешение жить в Астраханской губернии и Кавказской области не могло не представляться аномалией, ломающей стильные линии ограничительной системы.