Жизнь евреев в России

Христиане не протестовали против этого восстановления евреев в правах. Прошло еще несколько лет, и евреи постепенно перешли границы Замковой и Повилейской улиц и даже стали владеть домами в разных местах города; такое нарушение запрета вызывалось как потребностями окрестных евреев, торговая деятельность которых тяготела к Ковно, так и интересами христиан, связанных с евреями деловыми сношениями. И в этом случае одинаково бессильны были как декреты судов, так и «протестация» кагала (31 октября 1792 г.) в ковенском земском суде, имевшего, очевидно, причины быть недовольным тем, что христиане отдавали евреям дома в запретных улицах. Но в начале 1797 года христиане выступили со всеподданнейшим прошением, в котором, ссылаясь на привилегию Станислава Августа, запретившую евреям жить в Ковно, ходатайствовали об их изгнании.

При переходе Литвы к России за городами были сохранены их привилегии, и потому Павел I повелел литовскому губернатору выяснить, действительно ли Ковно имеет привилегию, и в утвердительном случае привести ее в исполнение.

Этим высочайшим повелением была поставлена на карту судьба многочисленной части еврейского населения: немало было городов, которые могли теперь вспомнить давние привилегии, совершенно закрывавшие евреям доступ в город или разрешавшие им селиться лишь на известном городском участке, и удаление евреев из Ковно повлекло бы за собою изгнание их и из других пунктов.

Просьба ковенских христиан заключалась в том, чтобы всех без изъятия евреев выселить из стен и окрестностей города, даже с употреблением воинской силы, и чтобы их товары были конфискованы в пользу христианского общества. Любопытно отметить, что в то время в уезде было 2701 христиан-мещан и 1508 евреев, причем первые платили податей 5834 р., а евреи, число коих, как мы видим, было чуть ли не вдвое меньше, платили 6633 р. И при таких-то условиях христиане жаловались, что евреи не дают им жить…

Надворный суд счел проживание евреев на Замковой и Повилейской улицах вполне законным (запретив вместе с тем евреям расширять старые дома или строить новые!); но, дабы не дать евреям возможности выйти за пределы этого участка, он предписал образовать особую комиссию, которая определила бы черту еврейской оседлости в городе. Что касается домов в запретной части города, перешедших к евреям по долгам, то суд потребовал, чтобы христиане, задолжавшие евреям, расплатились с ними и приняли обратно свои дома; в противном же случае христианское общество Ковно как юридическое лицо обязано заплатить евреям стоимость домов и вступить во владение ими.

Прося об изгнании евреев, ковенские мещане имели в виду извлечь двойную выгоду: избавиться от конкурентов в торговле и, кроме того, конфисковать в свою пользу их товары и воспользоваться суммами, выданными евреями под дома. По решению же надворного суда товары остались бы при евреях, а их дома в запретной части города не были бы безмездно возвращены христианам; более того, христианское общество должно было бы выплатить долги своих членов. Поэтому ковенские мещане «взяли на апелляцию» решение литовского надворного суда.

Между тем, пока литовский надворный суд рассматривал ковенское дело, возник вопрос о проживании евреев в Каменец-Подольском, каковой и был разрешен повелением императора Павла I (1797 г.): евреев «не высылать, а оставить на том основании, как они и в других городах свободное пребывание имеют».

Этим указом был нанесен удар привилегиям, охранявшим города от евреев, и прежде всего ковенским привилегиям.

Решение литовского надворного суда было составлено соответственно привилегии города Ковно, но такое решение теперь стало в противоречие с высочайшим повелением не выселять евреев из Каменец-Подольского. Ввиду этого, не решаясь войти к государю с докладом, основанном на постановлении надворного суда, генерал-прокурор предложил литовскому генерал-губернатору князю Репнину «определить цену» этого решения. И Репнин оценил по достоинству домогательства христианского общества: он объяснил, что все обыватели Ковно, за исключением малого числа иностранных и нескольких польских купцов, находятся в таком бедном состоянии, что удаление евреев опустошило бы город, – утруждавшие государя сами не знали, чего просили, и «следовали только застарелой их, легкомысленной и, так сказать, несмысленной к евреям зависти».

В результате государь повелел (июнь 1798 г.), чтобы поселившиеся в Ковно евреи были оставлены «в спокойном собственностью их владении, невозбранно отправляли ремесла и производили бы торговые дела беспрепятственно».

Однако старые напевы нелегко забываются. И когда в 1803 году три литовских города, среди них и Ковно, по уговору выступили с ходатайствами о том, чтобы евреи не избирались в магистраты, ковенское общество, как бы воспользовавшись случаем, вновь возбудило требование об изгнании евреев из города. Но Александр I согласился с мнением губернатора, «что просьба ковенского христианского общества о выводе евреев не может ныне иметь места…»[69].