Жизнь Гюго

Многие ушли навсегда. Из участников первого Сенакля в живых оставался только Эмиль Дешан; он лежал в Версале на смертном одре. Ламартин и Сент-Бев, словно предчувствуя возвращение Гюго, оба умерли в 1869 году. Ряды молодых «эрнанистов» 1830 года сильно проредили смерть, респектабельность и безумие. Филотей О’Недди стал клерком в министерстве финансов. Сын Теофиля Готье возглавлял отдел прессы в министерстве внутренних дел: тягостное наследие для поэта-романтика. Готье-сын стал орудием в уничтожении газеты Le Rappel. Вернувшись, хозяин решил пересчитать таланты и нашел немало виноватых лиц. Прошло больше месяца, прежде чем Готье зашел к Гюго с визитом вежливости.

Поколение, которое было слишком юным, чтобы присутствовать на премьере «Эрнани», тоже начало уходить, и почти вся семья, которую знал Гюго до государственного переворота, ушла. В стихотворении, написанном через девять месяцев после возвращения, он называет себя высоким темным кипарисом, который вытягивает питательные соки с могил растущего кладбища, нависая над цветком (Жанна) и кустом (Жорж){1274}. Исключение из божественного права, Гюго начинал все сначала. Эдмон Гонкур нашел, что он похож на одного из пророков Микеланджело, с «красивыми мятежными белыми прядями в волосах», «на его лице странная, почти экстатическая безмятежность», а временами «в мрачных глазах мелькает смутное выражение дьявольского коварства»{1275}.

Такой дикий взгляд часто замечали на лице Гюго накануне схватки. Казалось, он верил, что народное сопротивление или чудо оттолкнут армию в «восемьсот тысяч человек» – он явно переоценивал численность противника, возможно желая таким эпическим способом поощрить соотечественников{1276}. Поставив себя между правительством, которое, как он подозревал, желает капитулировать, и взволнованными революционерами, которые хотели взорвать существующий строй, он превратился в ангела-хранителя Парижа. Гюго носил старый красный свитер, купил кепи (головной убор, носимый Национальной гвардией) и попросил у генерала Трошу разрешения идти в караул вместе с сыновьями, рискуя жизнью. (Нет упоминаний о том, что он так поступил.) «Один старик – это ничто, но пример – уже что-то».

Кроме того, Гюго вел осадный дневник, который, к счастью, так и не превратился в связный, гладкий рассказ. Следующие отрывки показывают, как хорошо развитое чувство времени помогало Гюго выживать во время осады: непосредственное настоящее и вечное будущее, между которыми неминуемая оккупация или голод в Париже, занимали его меньше всего.

Нерасшифрованные имена, которые встречаются в дневнике, можно разделить на две группы. Стихи из нового издания «Возмездия» зачитывали в театрах; на собранные деньги покупали пушки. В результате целая вереница молодых актрис приходила к Гюго, чтобы получить урок декламации или насладиться минутой близости с божеством. Другие имена свидетельствуют о том, что Гюго не разучился радоваться жизни. Несмотря на голод и инфляцию, два товара оставались дешевыми и всегда имелись в наличии: горчица и секс.

«29 сентября. Придется расстаться с привычкой выпивать утром по два сырых яйца. В Париже больше нет яиц. Молока тоже…

Малышке Жанне сегодня год.

30 сентября. Сегодня утром я написал «Письмо к парижанам». Оно будет датировано 2 октября и выйдет в воскресенье.

В доме по-прежнему полно гостей.

Эжен [то есть Эжени. – Г. Р.], 6б, ул. Мучеников; n. sec. 3 фр.[52]

2 октября. …Мы объехали Париж по кольцевой железной дороге… Захватывающе. Париж разрушает себя, чтобы защищаться, – величественное зрелище. Превращает свои развалины в баррикады.

Туль и Страсбург пали.

4 октября. На улицах продают мой самый известный дагеротип. Я купил один снимок (25 сантимов).

8 октября. Сахара в Париже осталось на десять дней. Мясо начиная с сегодняшнего дня по карточкам…

Прусские пушки постоянно грохочут, призывая объединиться.

9 октября. Приходили пять делегатов от 9-го округа, чтобы «запретить мне подвергать себя опасности. Конечно, убить могут каждого, но только Виктор Гюго может делать что делает».

10 октября. Визит Эрнеста Пикара, министра финансов. Я просил издать декрет о выдаче всех закладов на сумму менее 15 франков, поскольку сейчас невозможно выкупить некоторые вещи вроде постельного белья. Я сказал ему, что бедняки не могут ждать. Он обещает издать такой декрет к завтрашнему дню.

13 октября. Декрет в пользу нуждающихся, о котором я просил, появился в утреннем выпуске «Журналь оффисьель». Паллен… сообщил, что такой декрет обойдется в 800 тысяч франков. Я ответил: «800 тысяч франков? Так тому и быть! Отнимите у богатых. Отдайте бедным!»

16 октября. Нет больше ни масла, ни сыра…

Уже подтвердили, что бульвар Осман назовут в мою честь. Я не пошел смотреть.

17 октября. Завтра на площади Согласия запустят почтовый воздушный шар «Виктор Гюго». Воспользуюсь им и отправлю письмо в Лондон.

Sec. С. Монтобан, 10 фр.