Читаем Жизнь и дипломатическая деятельность графа С. Р. Воронцова полностью

Русские путешественники непременно посещали в Лондоне театр. В столице было три главных театра – итальянская опера и два английских театра (Дрюрилен и Ковент-Гарден). На святки студентов из университетов отпускали на каникулы, и театры заполнялись молодежью. Однажды граф Ростопчин и граф Комаровский решили разыграть молодых людей, которые находились с ними в одной ложе. Они стали говорить по-русски, а студенты начали спорить, на каком языке говорят их соседи, и заключили пари. Одни утверждали, что это венгерский язык, другие – польский.

Наконец граф Ростопчин сказал одному из спорщиков, что он говорит с приятелем на таком языке, «какой никому из вас в голову не пришел, мы говорили по-русски, стало быть, никто из вас пари не проиграл и не выиграл» [б].

Следует заметить, что немногие путешествующие русские владели английским. Сам граф С.Р. Воронцов обходился без знания языка державы, где был аккредитован.

Русский писатель и историк Н.М. Карамзин назвал Англию «землею красоты». «Здесь все другое: другие дома, другие улицы, другие люди, другая пища, – одним словом, мне кажется, что я переехал в другую часть света» [7]. Он отмечал, что англичане дорого ценят свой труд. Вам подали руку – плати шиллинг, подняли ваш платок – плати шиллинг. Заплати полкроны, чтобы получить чемодан на таможне, и это притом, что в нем не нашли ничего запрещенного. Хочешь забрать чемодан – плати. Английские кухни сияют чистотой. На ужин вам могут предложить жареную говядину, земляные яблоки, пудинг и сыр. Н.М. Карамзин восхищался увиденным: «Какое многолюдство! Какая деятельность! И притом какой порядок! Все представляет вид довольства, хотя не роскоши, но изобилия. Ни один предмет от Дувра до Лондона не напоминал мне о бедности человеческой» [8]. Русский путешественник считал, что, несмотря на все прелести английской жизни, именно ростбиф, вечный туман и вечный дым от угля были причиной английского сплина (меланхолии). Лондон не великолепен, он прост и удивительно чист. В нем тысячи фонарей, англичане любят свет. Один немецкий принц, прибыв в Лондон ночью, решил, что в его честь устроена иллюминация.

Лондон, отмечал писатель, многолюден, но тих. Он тише Парижа и даже Москвы. В кофейных домах двадцать – тридцать человек сидят молча, читают газеты и пьют португальское вино. Из этого русский гость заключал: «Мудрено ли, что англичане славятся глубокомыслием в философии? Они имеют время думать. Мудрено ли, что ораторы их в парламенте, заговорив, не умеют закончить? Им наскучило молчать дома и в публике» [9].

Женщины в Лондоне, по мнению Н.М. Карамзина, одеваются «просто и мило», они не пудрятся и не румянятся. Их походка легка и грациозна. Франтов намного больше, чем в Париже. «Шляпа сахарною головою, густо набеленные волосы и виски до самых плеч, толстый галстук, в котором погребена вся нижняя часть лица, разинутый рот, обе руки в карманах и самая непристойная походка: вот их общие приметы!» [10]. Английские мужчины предпочитают синие фраки. Лица у них трех типов: угрюмые, добродушные, зверские. Последних много, но они встречаются только среди черни. Без посещения Вестминстерского аббатства впечатления о Лондоне будут неполными. В один из вечеров там исполняли ораторию немецкого композитора и органиста Г.Ф. Генделя «Миссия». В оркестре – девятсот музыкантов, в хоре – лучшие певцы Европы, инструментальной музыкой управлял Крамер. В оратории три части, после каждой, пока музыканты отдыхали, зрители перекусывали. Некая купеческая семья кормила Н.М. Карамзина не разговорами, а пирогами. Когда король вошел в ложу, сосед Карамзина ударил его по плечу и сказал: «Вот наш добрый Джордж с добрыми детьми своими!»

Среди слушателей был и В. Питт-младший. Одет предельно скромно; он задумчив, внимательно слушает музыку, во внешности нет ничего особенного. Англичане уважают его как достойного сына своего великого отца, истинного патриота Британии. Оратория, на которой присутствовал Карамзин, исполняется в Лондоне каждый год в знак признательности английского народа к великому Генделю, который жил и умер в Лондоне.

В. Даниэль. Лондон. Вид на Тауэр. Гравюра


Лондон, по мнению русского историка, терпим к любой вере. Те, кто не принадлежит к главной церкви, называются диссентерами. «Англичанин царствует в парламенте и на бирже; в первом дает он законы самому себе, а на второй – целому торговому миру» [11]. На бирже многолюдно, но тоже тихо. Громко не говорят, кругом «жужжат». На стенах помещены расписания о прибытии и отплытии кораблей. Можно отправиться в любую часть света. Капитан здесь же на бирже. Договаривайтесь и – с Богом!

Королевское общество – это храм науки. Перед президентом золотой скипетр с начернанным изречением: «Просвещенный ум есть царь земли»…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное